На перроне маленькой пригородной станции вохровская собака Берта схватила Василия Ильичева. Именно в это голубое утро он собирался уехать в родную деревню. Насовсем.
В летнем небе цвел желтым цветком мать-и-мачехи солнечный круг. Василий стоял на переходном мосту, где не так пахло сажей и раскаляющимися рельсами. Чемодан его с ввалившимися боками играл на солнце металлической оковкой, сам Василий задумчиво, невидяще смотрел сверху на окрестные дворы, на синие рельсы, по которым должен пролечь его путь.
Дома он не был давно. Тогда еще живой отец водил его на могилу бабки, к березам, изогнутым в земном поклоне. Помнились запахи уличных печек да равнина в изумрудной траве, по которой вольно катилась чья-то полуторка… Бывало, и забытые слезы утирал в темноте кинозала, и при мыслях о родине и незнакомой родне все плотней и плотней день ото дня, ночь от ночи обкладывало грудь Василия. Будто перекурил лишнего, а утром дышать нечем. Нетерпение его было так велико, что несмотря на отсутствие денег он решил ехать перекладными: на электричках сначала до Черепанова, там до Барнаула, а уж там и цо Бийска недалече. А там… И черт его дернул в счастливом возбуждении спуститься на перрон, где сновали охранники с собакой. Уборщик перрона сказал, что ночью опять контейнеры в тупике обчистили — вот Василий и пошел полюбопытствовать, поговорить. Взял чемоданишко и идет. До поезда, думает, еще двадцать минут, и подходит этаким интуристом к группе охранников. Пригляделся к лицам и говорит одному пожилому с собакой:
— Здоров!
Тот отвечает, что здоров. Василий спрашивает, что, мол, ищут. Охранник было отвечать, но его собака, которая при подходе Ильичева стала вести себя очень беспокойно, натянула поводок в его сторону и поволокла так, что рука охранника, обмотанная поводком, побелела. Подтянулась собака к Василию, повизгивает, передними лапами в грудь бьет. Он чемоданом от нее отмахивается, а та свое: прямо в лицо норовит лизнуть.
Пожилой с трудом оттащил собаку и спрашивает:
— Кто такой? Документы!
— Какие документы? — запыхался Василий. — Кто их с собой на дачу таскает? Во даешь… Документы ему подавай! Я ж твои не спрашиваю, а тебе — на! — документы…
С любопытством подтянулись остальные охранники, человек пять. Пожилой еще раз говорит:
— Я прошу предъявить документы! В противном случае — мой долг тебя задержать!..
— Я задержу! — пригрозил Василий, взял чемодан и направился в сторону. Мужик он был здоровый, тридцать три года. Всю толпу бы пораскидал, как ему казалось. Но слышит крик:
— Берта! Фас!
Нагоняет его Берта, но не кусает, а рядом бежит и поскуливает. Посмотрел на нее Василий, недоумевая. Пригляделся внимательно: две черные полосочки на лбу, во впадине.
— Бог ты мой! Земляки! Это ж мой щенок бывший! Эра!
Он сел на корточки, ерошит ее шерсть, она его в нос лижет. Вроде смеются оба. Народ с перрона собрался, охранники кричали, чтоб народ расходился. Но люди, как футболисты, ставящие «стенку», под нажимом судьи пятились назад и снова возвращались на оставленные позиции. Собака лизала руку Ильичева.
— Берта! — цыкнул на нее пожилой. Она потупилась, понурилась.
— Ишь ты, зверина, узнала Ваську… — тянулся к ней Ильичев. — Признала… Не то что друзья-товарищи, некоторые штатские…
Нос его покраснел, припух. Голубые глаза потяжелели. Прибежал командир охранников, быстро разобрался в обстановке, тоже посмеялся тому, что собака бывшего своего хозяйка поймала, и говорит:
— Вот так-так! Не будете собак из дому гнать… А то приучат животное — да из дома вон. Так?
— Нет, не так, — отвечает Василий, — я с женой два года как не живу. Ушел — все ей оставил. Собаку вот тоже. Куда с ней пойдешь? Сам как собака… Видно, выла по мне, жинка и выгнала… Эра, ух ты, морда… — потянулся он к собаке.
