– Это надолго? – шепотом спросила Настя.
– Не знаю, – сказал Иннокентий, рассматривая свои забинтованные кисти. – В Протоколе я не силен. Одно могу сказать – плохо, что Смайли уехал. Без него мы тут пропадем. Я имею в виду, что без него каждый мелкий чиновник будет вытирать о нас ноги и по три часа зачитывать свои любимые параграфы из Протокола.
– Но ведь Армандо остался…
– Армандо вроде бы неплохой парень, но он всего лишь человек Смайли, один из многих. Он вынужден следовать Протоколу, а это значит, что мы умрем в этих креслах от голода и скуки. Это я шучу, – пояснил Иннокентий. – В том смысле, что тебя-то можно уморить голодом, а у меня просто сильно испортится настроение…
– Я оценила твою шутку. Кстати, а как насчет рук?
– Что именно в моих руках тебя интересует?
– Ты вроде бессмертен, но руки у тебя…
– С ними все будет в порядке, не волнуйся. Время лечит раны – это сказано именно про меня.
– Неужели?
– Ты ведь не видела меня в тот день, когда все случилось?
– Ты имеешь в виду, когда за нами гнался Давид Гарджели с армией упившихся кофе гномов?
– Гномы – не самая худшая часть его помощников, хотя пахли они и вправду ужасно… Я бы еще добавил – это был тот самый день, когда твой друг Филипп Петрович сдал меня Давиду Гарджели за возможность беспрепятственно уйти из подземелья.
– Мне очень жаль, но…
Иннокентий тихо засмеялся. Негритянка неодобрительно посмотрела на него поверх очков и вернулась к Протоколу.
– Что смешного? – шепотом спросила Настя.
– Ну о чем тут жалеть? Он мог выкрутиться за мой счет, значит, он должен был так поступить. Я бы на его месте поступил точно так же. И не забывай одну небольшую деталь: я бессмертен, а он – нет, ты – тоже. Поэтому я думаю, что Филипп ни секунды не колебался. А если учесть, что гранаты мне подсунул тоже он…
– Это Филипп Петрович дал тебе гранаты?
– И у меня не было никаких сомнений насчет того, как их использовать. Я дал вам немного отойти, а потом…
– Ты взорвал Давида Гарджели? – с ужасом произнесла Настя.
– Вряд ли, – с явным сожалением сказал Иннокентий. – Он стоял слишком далеко, между нами толпились все эти вонючие гномы, вот их-то и порвало в куски в первую очередь. Правда, при взрыве еще обвалился потолок, но это было не в той стороне, где стоял Гарджели, не со стороны дома, а со стороны подземного хода. Если помнишь, гномы наделали там дырок в потолке…
Настя кивнула. Она помнила. Это была та еще ночь. Ее можно было принять за материализовавшийся кошмар, вылезший из чьего-то больного подсознания. Хотя… Теперь, месяц спустя, почти все события той ночи получили свои логичные объяснения, и среди них не осталось ни галлюцинаций, ни миражей, ни фантасмагорий. Чистый реализм.
– Так вот, – продолжал Иннокентий. – Ты ведь не видела меня сразу после взрыва? Должен тебе сказать, зрелище было не из приятных. Я, конечно же, себя не видел в зеркале, но могу представить… Кусок паленого мяса, заваленный землей и камнями.
– Фу, – непроизвольно отозвалась Настя.
– Вот именно. Так и я сам себе и сказал: «Фу, Иннокентий, опять ты валяешься в какой-то канаве! В твоем-то возрасте…» Однако время лечит, Настя. Когда на развалинах появился Люциус, я уже был в форме. Если не считать рук. И если не считать дикой боли во всем теле.
– А эту боль ты глушил вином…
– А что делать? Вот это тело, – Иннокентий постучал себя по груди. – Оно способно на регенерацию, но фирма-изготовитель не предусмотрела обезболивания во время регенерации, пришлось решать проблему самостоятельно…
– Это сколько же ты не просыхал? Неделю?
– Глупо об этом спрашивать меня, потому что, как ты верно заметила, я находился в непросохшем состоянии… Понимаешь, взрывом обвалило не только потолок подземного хода, но и часть стены, за которой находился винный погреб брата Макса. Помнишь брата Макса?
Настя кивнула. Брат Макс был вампиром, первым вампиром, с которым Настя свела знакомство, а потому забыть его было сложно.
– Винный погреб? – Настя нахмурилась. Она помнила пыльные донышки бутылок, мимо которых они с Иннокентием и Филиппом Петровичем бежали в ту ночь, но ведь…
