— Значит, ему придется выполнить свой долг, — голос девушки казался безжизненным.
— Конечно, это не очень похоже на девичьи мечты. Это реальность, моя дорогая… — вздохнула София. — Разумеется, вы поступили необдуманно, но я не вправе осуждать вас за это. Я давно заметила взгляды, которыми вы обменивались, и почувствовала, как между вами растет притяжение. Но я никак не предполагала, что все произойдет так быстро.
— Я — распутная женщина… — едва слышно прошептала Виола, понурив голову. — Наверно, это все из-за того, что моя мать родила меня вне брака…
— В таком случае ты должна подумать о том, чтобы твой ребенок не повторил твою судьбу.
Виола в ужасе уставилась на княгиню.
— Бедное дитя! — вздохнула София. — Ты даже не подумала о том, что у тебя после этой ночи может быть ребенок.
У девушки потемнело в глазах…
— Виола! — резкий голос княгини и ее руки, поддержавшие ее, помогли девушке прийти в себя. — Не впадай в панику, моя милая. Тихо, моя девочка, не плачь. Мишель позаботится о тебе. Не стоит его так сильно жалеть… Он намного сильнее, чем тебе кажется.
Бертье пристально смотрел на себя в зеркало. Жесткое лицо, застывший рот, глаза, светящиеся льдом в отблеске света из окна. Он не любил свое лицо.
Его всегда считали красивым. Будущим совратителем, распутником, послушным орудием для выкачивания денег у богатых дам. Его заставляли смотреть, как других детей подвергали истязаниям, а когда он закрывал глаза — били по щекам. Все эти долгие годы не смогли стереть из памяти кошмар тех далеких дней. Теперь он заплатил по счетам и мог попытаться забыть о той своей жизни.
Но… с этой ночи в него вторглась другая память, живая и свежая. Она обрела свою жизнь и волю, и ночная радость стала для него пыткой. И он уже не в силах найти в своей душе желанное спокойствие. Он думал, что принял верное решение, и, кажется, совершил ошибку.
Он должен вернуть себе себя. Следует поговорить с ней и все уладить. Она должна исчезнуть из его жизни. Должна понять его. Он заплатит ей, хорошо заплатит.
Княгиня София… Все его тело вспыхнуло от стыда.
Он негромко выругался, обозвав себя глупым животным.
Гости покидали поместье. Князь и княгиня вышли проводить уезжающих на крыльцо. На лестнице Бертье столкнулся с Эмилем и герцогом Шовиньи. Они холодно поприветствовали Мишеля и направились в сторону гостиной с надменными и какими-то отстраненными лицами. Бертье с удивлением проводил их взглядом. Эмиль никогда раньше не вел себя так недружелюбно.
На улице к Мишелю подбежали барышни де Молвиль. Они протянули ему свои ручки, и он вежливо поцеловал их тонкие пальчики. Барышни смотрели на него глазами, полными игривого восхищения. Их родители вежливо попрощались с ним. В их отношении к нему не проявилось ничего необычного.
Когда Бертье вернулся в дом, то ноги сами собой понесли его в сторону комнаты Виолы. Опомнившись, он обругал себя и направился в гостиную в западном крыле. Обычно Элина в это время играла там с малышом.
— Не хочешь ли взять Лео на руки? — поинтересовалась девушка. — Похоже, что не хочешь… — она искоса взглянула на Мишеля. — Это правда?
У него внутри все похолодело.
— Все говорят, что ты и Виола…
Она что-то говорила и говорила, но он совершенно не слышал ее слов. Его сердце оглушительно стучало, отдаваясь в ушах. Это был слышный лишь ему одному стук его разрушенной жизни.
— Нет.
Он не должен допустить, чтобы она в это поверила.
Элина закусила губу. Ее лицо отразило тревогу.
— Мишо, ты не должен мне лгать.
Он молча смотрел на нее.
— Ты ведь не станешь мне лгать?
— Эли, это ничего не значит. Это… — он сжал челюсти. — Ты не понимаешь… Ты не должна думать об этом. Это была глупость.
— Значит… это для тебя ничего не значит? — она уставилась на него потемневшими от гнева глазами.
— Нет. И больше никогда не повторится.
— Не повторится! Ничего на значит! — зазвенел ее голос. — А что будет с Лео? А сама Виола?.. Я не ожидала от тебя этого!
Испуганный ее криками малыш начал плакать, но его вопли только усилили негодование.
— Ты их оставишь на улице? Или… — ее глаза расширились. — Я не понимаю, почему ты так жесток! Ты привел девушку и ребенка в наш дом, справедливо ожидая, что мы радушно примем их. Но сам ты, оказывается, вовсе не торопишься их признавать!
