Это оказалось ударом для девушки. Она уставилась на него в отчаянии.
— Полиция что-то обнаружила? Вы поэтому должны оставить страну?
— Это связано с моими делами, — его тон был легким и ничего не выражающим. — Торговыми делами. В Валахии.
Виола уставилась на книги в ближайшем шкафу. Что ж… это не могло длиться долго. Это слишком хорошо, чтобы продолжаться.
— Для меня было честью… — произнесла она покорно. — Для меня было честью и удовольствием работать у вас секретарем, мсье Бертье.
— Надеюсь, что и в будущем это доставит вам удовольствие.
Ее сердце подпрыгнуло.
— Вы… вы хотите, чтобы я сопровождала вас?
— Нет, в этом нет необходимости. Вы можете остаться здесь.
В смятении чувств разочарования и облегчения она лишь спросила:
— Здесь? В этом доме?
Он равнодушно пожал плечами.
— Там, где захочет находиться семья князя. Они вполне могут переехать, если им здесь наскучит.
— А они… так же отправятся в Валахию?
— Вряд ли. Скорее — за город. Я уже говорил об этом с князем Альбером.
— Но они не станут возражать? Мне разрешат остаться с ними?
Он слегка улыбнулся.
— Мне кажется, что они приняли вас у себя в доме, как спасительницу. И, кажется, не только мою.
Мысли девушки заметались, как испуганные лани.
— Для вас все останется по-прежнему. Разве что… вам больше не придется искать защиту своего доброго имени у слуг. Да… что вы скажете, мадемуазель Виола, если я переговорю с княжной до своего отъезда?
— Нет! — почти воскликнула девушка. — Вы не должны… это будет слишком преждевременно.
— Зачем тянуть? Я прекрасно знаю, что она мне откажет, — холодно сказал он без всяких признаков отчаяния. Но Виола ясно увидела то, о чем говорила княгиня, — смятение и обиду, тщательно скрываемые на этом прекрасном лице. И пальцы его, вцепившиеся в подлокотники, сильно побелели.
— По этому поводу я не могу… ничего сказать, — Виола постаралась выудить из памяти нравоучительный тон мадемуазель Аделаиды. — Но мне кажется, что мужчина не должен смущать молодую девушку излишней спешкой в таких щепетильных проблемах.
На его губах заиграла легкая улыбка.
— Даже в особых случаях?
— Вы ведь не на войну уезжаете, мсье Бертье.
Он склонил голову и, прикрыв глаза, усмехнулся каким-то своим мыслям.
— Вы правы, как всегда. Но есть еще одно дело, которое стоит выполнить до моего отъезда. Вы согласны мне помочь?
— Я к вашим услугам.
— Отлично, — он взглянул на Виолу сверху вниз. Его глаза были полуприкрыты, а из-под ресниц проникал такой ледяной взгляд, что девушка пожалела о выраженной готовности помочь своему работодателю. — Есть одна вещь, которую нужно забрать из вашей бывшей комнаты до того, как я уеду. Этим вечером, мадемуазель Виола, мы с вами отправимся в ваше прежнее жилье.
Валахия. 1839
Валахия расположена в горах, где сотни рек сбегают по склонам в долины. На вершинах шумит ветер и плавают белоснежные облака, а в низинах туманы беззвучно скользят среди забавных расписных домиков.
Левон и Мишо были в пути уже полдня, окутанные туманом, а вершина дальней горы высилась над горизонтом все на том же расстоянии, что и в начале пути. Мишо не задавал вопросов. Они долго шли по густому лесу, а затем горными тропами, пока воздух не стал разреженным, и сухой кашель не стал сотрясать легкие.
— Отдохни здесь, — сказал гуцул, а сам пошел дальше.
Мишо остановился, глядя на удаляющуюся фигуру старика. Очень скоро он словно растаял в воздухе.
Какая-то странная неземная тишина правила здесь. Облака окутывали вершину парным молоком, и тишина стала обретать физическую сущность, превращаясь в видения и гулко отдаваясь в ушах Мишо. Он неуверенно переступил ногами, и маленький камешек с грохотом покатился вниз. Это место обманывало чувства, маленькое начинало казаться большим, а огромное представлялось незначительным. Он ощущал пустоту, открытое пространство и пугающее одиночество. Вскоре облака спустились еще ниже, и он почувствовал такой леденящий холод, какого никогда не испытывал. Или… испытывал…
Впервые за прожитые годы он вспомнил продуваемые ветром помещения и холодную воду, от которой ныли руки. Он судорожно рвался и стремился убежать. Но его крепко привязывали к стулу. Когда Мишо закрывал глаза, его били, но он только вздрагивал, молчал и крутил руки, пытаясь освободиться от веревок.
