А после того как прибыли облаченные в защитные скафандры и вооруженные противотриффидными ружьями бойцы истребительного отряда, моя убежденность в том, что все скоро вернется к норме, только окрепла.
Из окон верхнего этажа Дома Материнства я наблюдал, как машины с ярко горящими фарами окружали армию триффидов. Уже через несколько минут растения-убийцы были обезглавлены и потеряли способность жалить. После этого триффидов по одному валили на землю и обрубали им, если можно так выразиться, ноги. Затем, как я знал, все останки растений должны были отправиться в переработку. Та пульпа, в которую превращались триффиды, таила в себе опасности не больше, чем попавшая во вторичную переработку бумага.
Прошло всего несколько часов, и остров был свободен от вторгшихся на него триффидов. Эту радостную новость сообщило радио.
Но оставалось еще множество вопросов, на которые необходимо было получить ответы. Над землей по-прежнему висела тьма. И первым делом следовало как можно скорее узнать, почему и как исчез дневной свет. Во-вторых, необходимо было ответить на вопрос: каким образом триффидам удалось незаметно высадиться на острове и нанести столь смертоносный удар. Я получил ответ на эти вопросы раньше, чем другие обитатели острова. Долго ждать не пришлось — мне приказали срочно явиться на базу.
Впрочем, в то время я даже не догадывался, что дорога на аэродром окажется для меня первым этапом самого замечательного и удивительного путешествия всей жизни.
К трем тридцати того же дня события получили дальнейшее развитие.
Видавший виды, но все еще пребывающий в довольно приличном состоянии штабной автомобиль доставил меня из Дома Материнства в Байтуотере в другой конец острова на авиационную базу.
Мир по-прежнему был погружен в чернильную тьму, и на базе горели все прожектора, освещая ангары и взлетную полосу.
У входа меня встретила личная помощница начальника и сообщила, что шеф приказал пилоту Мэйсену немедленно облачиться в высотный костюм. Мне предстояло взлететь на нашем единственном реактивном истребителе «Пантера» и попытаться определить мощность облачного слоя.
— Говорят, что тебя сбила чайка, Мэйсен! — радостно приветствовал меня Митчелл (он же Митч), едва я успел переступить порог раздевалки. При невысоком росте Митчелл обладал удивительно длинными жилистыми руками, за что получил еще одно прозвище — Обезьяна.
Из радиоприемника в углу, сотрясая стекла и поднимая боевой дух личного состава, гремели песни из шоу Ноэля Коварда. За ироничной «Комнатой с видом на море» последовал поспешно сочиненный шедевр, названный «Не трожь триффида».
Митч Митчелл кинул мне бисквит и, продолжая разливать кипяток по чашкам, произнес:
— Чайка, значит… И чем же она тебя? Ракетой «воздух-воздух» или чем-нибудь попроще, вроде пушки калибром тридцать миллиметров?
— Ужасно смешно.
— Сильные повреждения?
— Пропеллер вдребезги. Завтра уже сможет взлететь.
— Насколько я слышал, ты получил героическое задание?
— Не нравится мне это.
— Зато завтра утром твое имя украсит первые полосы газет.
— Вполне заслуженно, как я надеюсь.
— Девицы, старый потаскун, выстроятся к тебе в очередь.
— Ты думаешь?
— Уверен, старик. Набивай ими машину до отказа, жми на газ и секунду спустя окажешься в голубых небесах в обществе такого количества юбок, что даже страшно подумать.
— Здесь есть одна незадача, дружище. У героев почему-то выработалась дурная привычка довольно быстро становиться покойниками.
— Это был типичный пример нашего трепа. Мы перебрасывались фразами, как игроки в теннис перебрасываются мячом. Мы с Митчем вместе учились в летной школе и за годы выработали собственный стиль общения, который многим казался шокирующим.
Высотный костюм был изготовлен из плотной прорезиненной ткани с неопреновым воротником и манжетами. К телу он прилегал плотно, словно вторая кожа. От бедра комбинезона тянулся шланг, который во время полета присоединялся к источнику воздуха.
— Что толкуют о возможной причине затемнения? — спросил я.
— По радио высказали предположение, что это всего лишь толстый слой облаков…
