Ночь Святого Себастиана - страница 3

И хромая, направился к двери. Клаус что-то отстегнул от ремня. Нож — лучшее средство от любого коварства. Ба! Завтра будет ясный день и карманы, набитые деньгами. Он последовал за егерем к двери.

Порыв ветра толкнул его в плечи и с такой силой приложил о стену, что ребра затрещали. Спутник расхохотался и схватил ремесленника за руку ледяными железными пальцами. Двое молча устремились в темноту ночи, на ощупь пробивая себе дорогу. Ветви деревьев хлестали по ним, а земля то и дело вздымалась под ногами. Время от времени доносились звуки хлопающих крыльев, и сквозь тяжелый воздух пробивалась сбивчивая музыка свирели. Яростная буря швыряла во все стороны последнюю жертву палача, а наигравшись вдоволь, неслась в сторону пустыря, откуда, пыхтя, возвращалась, неся с собой песок и засохшие ветки.

— Разве там вообще есть… кто-то? — спросил Клаус после долгого молчания.

— И совсем свеженький, — прохрипело у него в ухе, — сверху на колесе лежит, скрюченный как крендель. — Я сам видел, как железное колесо раздробило ему кости. Перед тем как получить свой последний удар в грудь, жертва издала такой пронзительный крик боли, что женщины попадали в обморок.

— Что натворил этот несчастный грешник?

— Военный народ без жалованья и еды слоняется по улицам и нападает на экипажи. Те, кого поймали палачи, сильно за это поплатились. Двоих убили на месте, а этот будет теперь красоваться здесь как украшение. Суровые местные горожане.

— Вы так говорите, будто вам это доставляет радость, — дрожа от страха, прошептал ремесленник.

И снова ответом был лишь зловещий смех. Тем временем шум вокруг становился все сильней — каркали вспугнутые вороны. Дорога уходила в гору. Из-за черных туч выглядывала голубая луна. Выглядывала и исчезала, и появлялась снова. Перед ними возвышался деревянный эшафот. Тяжелые балки. Колесо для четвертования. Рядом, на самом пике деревянного кола, покачивалась бесформенная масса. Кол, скрепя, сгибался под ее тяжестью. С колеса свисали какие-то бесформенные куски, на которых сидели птицы.

Еще через несколько шагов они оказались на вершине холма. На городской башне мерцал огонь фонаря. Темный вереск лежал вокруг этого места агонии и ужаса.

Нуннензайнд затрясся от ужаса, когда проводник подвел его к колесу.

— Вон того, сверху, срежь и брось на землю, — прохрипел он. — У него в мешке заклинание, за которым я охочусь.

— Почему сам этого не сделаешь? — пролепетал Клаус.

— С моей-то хромотой! Даже если бы я смог забраться на холм с тяжелым грузом, как бы я перелез через эту перекладину, ты, олух? — Он снова злобно сплюнул. — Либо делай, либо проваливай отсюда, приятель!

Тогда Клаус решительно сбросил с себя жилет. Он намеревался как можно скорее разобраться с этим и получить свое вознаграждение.

— Где талеры? — спросил он, помедлив.

И в этот момент в его шляпе что-то зазвенело. Тогда Клаус с большим усилием вскарабкался наверх, преодолел перекладину — единственную защиту несчастного грешника от злых сил, — и не остановился до тех пор, пока не схватился за колесо. Холодный и влажный, мягкий на ощупь осколок, торчащий из шерстяного носка мертвеца, ранил его руку. Клаус едва не сорвался. Удушающая, отвратительная вонь заставляла его работать быстрей. Нож был острый, он сверкал сквозь кожаные ремни, и уже через мгновение казненный сидел на колесе с поникшей головой, как будто собирался провалиться в бездну. Он упал навзничь, глухо стукнув телом. Егерь внизу мерзко расхохотался.

— Хохо! Хохо! — кричал он Клаусу, который дрожащими руками держался за липкое дерево. Обезумевший от страха и взмыленный, он спустился.

Человек в зеленом поджег свечу. Серный фитиль мерцал то синим, то желтым, в то время как тощий жадно шарил по карманам скрюченного мертвеца. Наконец, он вынул какой-то скомканный пергамент, расправил его… Линии, слова, неуклюжее изображение дерева.

Наполовину обезумевший Клаус высыпал талеры из шляпы в руки и тупо наблюдал, как этот стервятник хохотал от радости и внимательно изучал написанное.

— Где мой брат? — спросил Клаус.

Одним прыжком хромоногий скрылся в темноте. Раздался оглушительный хохот.