Ночь Святого Себастиана - страница 2

— Что это было? — спросил Клаус.

Тощий обнажил лошадиные зубы и наклонился к нему.

— А что с братом? Ты его уже нашел? — прошептал он. — Я тебе с этим помогу.

Непонятный страх пробежал по спине ремесленника. Кто мог знать, что он разыскивал своего брата, которого уже два года никто не видел? Родители умерли, и их ждало наследство. В земле. Старик вместе с Хинцем, старшим, закопали золото и серебро. Даже турки, которые рыскали там с зажженными факелами, ничего не нашли. Спустя несколько дней после того, как они зарыли сокровища, Хинц ушел. Ничто не удержало его — ни грозное проклятие отца, ни слезы матери. До этого на месте его удерживала только работа у Лотбрингера.

Всё из-за этой Погнер Марии, господской дочери, которая дарила ему надежды, чем распалила жар его сердца. Но когда она с гордостью приняла на себя обязанности хозяйки богатого дома и надела на свою рыжеволосую головку брачный миртовый венок, ему уже не на что было надеяться. Он хотел стать супругом этой женщины и по простоте своей даже не замечал, что был лишь игрушкой ее похоти и делил ее с другими. Ее бурлящая кровь взывала к жарким ночам. Ее сердце оставалось холодным, она владела мужчинами, а сама была свободной, нетронутой в душе и возвышалась над ними, как охотничий сокол, на чей пронзительный боевой клич походил ее звонкий смех, когда один из рабов ползал перед ней, умоляя и скуля. Разве не пошла она на танцы в тот же день, когда у ее дверей оставили уже побелевшего мальчика из замка, чье детское личико обрамляли шелковые кудри? Тогда с большим трудом удалось высвободить кинжал из мертвой хватки окоченевших пальцев, чтобы вытащить его из остановившегося сердца. Разве не танцевала она под звуки флейты и скрипки, самая статная и изящная из семи попрыгуний на задымленной земле?

Усиливались пересуды среди добропорядочных женщин и завистников, которые только тем и могли довольствоваться, чтобы перемывать кости стройной, цветущей и всегда смеющейся Марии, но и здесь сотни кулаков влюбленных парней были готовы защищать грешницу от праведного гнева. Хинц больше не мог жить с этим ядом в крови, поэтому вступил в армию, чтобы забыть о своей боли и отправился рубить янычарские головы. После победы он, как и многие другие, получил увольнение и совершенно без денег и без цели слонялся в надежде на новую войну. Если бы не клочок пергамента, на котором было отмечено место, где зарыты сокровища, и путь к ним, младший и не отправился бы на поиски. Но теперь, не найдя никого, он возвращался на родину. На слабых ногах Клаус поздно вечером прихромал в эту таверну. Ах, если бы только он нашел здесь брата!

— Что от меня требуется за такую награду? — спросил он уверенно, перегнувшись через стол.

Весельчак глянул исподлобья, клацнул челюстью и поднял морщинистые веки своих козлиных глаз.

— Сегодня ночь Святого Себастиана, — прошептал он. — Несчастные грешники обладают волшебными вещицами, которые нужны мне. Если отважишься на долгий путь и кое-что еще, то все, что я сейчас показал, твое.

— К чему ты клонишь? — уточнил испуганный ремесленник. — Уж не будем ли мы обкрадывать мертвых?

Собутыльник издал мерзкий пронзительный смех, который больше походил на скрежет напильника.

— Я не боюсь железного молота, парень. Если ты откажешься, это сделает кто-то другой. Не такой сомневающийся. — Он встряхнул рюкзак, в котором тут же зазвенели талеры. — Да, пожалуй, лучше найду другого бедного паренька, который без колебаний сделает то, о чем его попросят. — Хромоногий явно был человеком деловым, и у него водились деньги. Уже не единожды по ночам Клаус проходил мимо подобных мест — конечно, не приглядываясь особо к месту казни и к тем, кто болтался под порывами ветра на виселице. После этой ночи у него останется только два пфеннига. Тучи уже заволокли небо, а жандармы появлялись тут как тут, стоило нищему попросить ночлега.

— Я это сделаю, — выдавил Клаус. — Но смотри у меня, если обманешь, шут в зеленом, если дойдет до драки, тебе несдобровать. Да простит меня Бог!

Другой, со свирепым лицом, сплюнул.

— Воздержись от этих бесполезных восклицаний, дуралей, — злобно пробубнил егерь. — Поступай, как хочешь. А я уже ухожу!