— Да я не про это! Я про то, как мне отсюда выбраться!
Но «не про это» Википедия разговаривать категорически отказалась.
Санька вздохнул и двинулся мимо суворовского постамента, туда, где находилось зеленое поле — нет-нет, не футбольное, а просто большой такой сквер — повернул направо и нос к носу столкнулся со странным гражданином, который вел под уздцы верблюда.
— Не подскажите, молодой человек, как мне пройти к Анне Андреевне Ахматовой? — спросил гражданин с верблюдом. — Говорят ее недавно поставили где-то на Шпалерной. Где это Шпалерная? Стыдно признаться, но я, столько путешествовавший при жизни, стал совершеннейшим постаментоседом.
— Я про Шпалерную не знаю, — развел руками Санька. — Скажите, а верблюд у вас настоящий?
— Ну, какой же он настоящий, юноша? — усмехнулся гражданин. — Каменный, конечно. Кстати, позвольте представиться, Николай Михайлович Пржевальский, географ и путешественник. А это мой верный верблюд. Без имени. А вас как величать?
— Меня Санька, — ответил мальчишка. — Послушайте, может, вы мне подскажите? Если человек вдруг не заснул и оказался сегодня на улицах Петербурга — и не просто оказался, а из другого города оказался — как ему обратно домой попасть?
В этот момент рядом с двумя памятниками… нет, тремя! мы чуть не забыли про верблюда… послышались громкие шаги и остановился один из сфинксов.
— Где Чи-и-ижик-Пы-ы-ыжик?! — растягивая гласные, грозно спросило чудище. — Где наш хо-о-озяин?
Верблюд, улегшийся у ног путешественника Пржевальского, лениво поднял голову и плюнул. Да как точно плюнул! Прямо в глаз. Сфинкс взревел от боли — оказывается, памятникам тоже бывает больно — и попятился. А затем и вовсе развернулся и бросился бежать. Только его и видели.
— Ах, ты мой умница! — умилился Пржевальский верблюдом. — Нет, вы видели, молодой человек, какой умница?
— Видел, — подтвердил Санька. — Так как насчет моего вопроса?
— Ну, как… — склонил голову бывший географ. — Вопрос этот представляет чисто научный интерес, юноша. Насколько мне известно, ни одного случая бодрствования человека в Ночь проснувшихся памятников наукой до сих пор не зафиксировано. Ежели вам угодно будет выслушать развернутый ответ, то рекомендую обратиться к господину Ломоносову. Кажется, он живет за Невой, на Васильевском острове. Большой ученый, юноша, очень большой! А меня, уж вы извините, ждет встреча с Анной Андреевной. И где же эта Шпалерная, интересно мне? Хоть убей, не помню….
А может, когда наступит утро, все памятники уснут, а люди, наоборот проснутся? Мысль была здравой, вот только… Только как же он будет добираться из Петербурга в свой родной городок? Санька повертел головой по сторонам, перешел улицу и, побродив по полю, улегся на траве. Ходить с непривычки было тяжело. Точно он действительно простоял на постаменте целых три года, ни разу не пошевелившись. Интересно, сколько сейчас весит одна его нога? Килограмм сто, не меньше…
— Николай Михайлович Пржевальский — русский путешественник и исследователь Центральной Азии, он впервые описал дикого верблюда, тибетского медведя и дикую лошадь, — тут же принялась рассказывать Википедия.
— Замолчи, — хмуро оборвал ее Санька.
— Тебе не интересно? — удивилась девчонка.
— Нет.
— Ну и ходи неучем! — обиделась Википедия. — Больше ни слова не скажу!
А Санька лежал на траве и смотрел на ночное небо. Белая луна по-прежнему была прибита к нему крепко-накрепко, и мальчишка просто наблюдал за ней. До тех пор, пока Луна не стала бородатой и не посмотрела, хитро прищурившись, на самого Саньку.
— Покорнейше прошу меня извинить, — сказала Луна, сильно картавя. — Я вроде вас никогда не видел, батенька. Новенький?
И Санька понял, что никакая это не Луна, а очередной памятник. Невысокому лысоватому мужчине с хитрой-прехитрой улыбкой. Мужчина был одет в костюм с галстуком, а в каждой руке держал по большой каменной голове. Головы с подозрением смотрели на мальчишку и тихо перешептывались на каком-то иностранном языке. Кажется, на немецком.
— Новенький… — выдавил Санька, пораженный видом разговаривающих голов.
— Вы только посмотрите, товарищ, что буржуазия сделала с Марксом и Энгельсом! У Смольного, у этой колыбели революции сооружены не памятники, а жалкие бюсты! Мне приходится носить их с собой, словно у меня иных дел нет. Архичудовищно! Хочу экспроприировать верблюда у гражданина Пржевальского — пусть возит классиков марксизма на своем горбу.
