Весь второй год пребывания Лютавы в Варге он просто жил здесь: в тот год бойников оказалось так много, что в больших землянках все не помещались, и Лютомер ушел к юной волхве. Так он сам меньше беспокоился за взрослеющую сестру, да и теплее вдвоем… Весной сразу десять бойников разошлись по своим родам, места освободились, и он перебрался обратно к десятку Дедилы, где и прожил, как обычно, два следующих года. Застревать здесь на всю ночь он снова начала только пару лет назад – но тут уже теснота была ни при чем…
Вчера он не собирался засыпать, не дождавшись ее, а только лежал, глядя в темную низкую кровлю, и мечтал о том, как она вернется – веселая, утомленная, принесет в волосах запах вечерней прохлады и лесных трав. Она сразу почувствует его присутствие, но сделает вид, что в темноте ничего не заметила, – развяжет поясок, снимет тесьму с головы и сразу бросится на лежанку, а потом вскрикнет, будто очень испугалась, обнаружив здесь кого-то. И как он обнимет ее, перевалит через себя к стене, прижмется к ней… Он уже ощущал жар такого знакомого и желанного стройного тела под одной льняной рубахой, и холод босых ног, еще не согревшихся после ходьбы по лесной тропе, и запах немного разгоряченной кожи – тоже знакомый, будто свой собственный… И как она будет отталкивать его, но потом наконец сдастся и прильнет к нему…
Это началось той весной, когда Лютаве исполнилось пятнадцать лет. Она вошла «в пору», как это называется, то есть миновало три года после ее женского созревания. В пятнадцать лет девушки обычно выходят замуж. Ну, кто-то и до семнадцати сидит, но это уж кому не везет. Она думала, что в этом году, когда настанет Ночь Богов, ее судьба определится. Но до Ночи Богов еще были весенние игрища – Ярила Молодой, Ярила Мокрый, Купала… В весенних хороводах она веселилась пуще всех – и никого не искала, как другие девушки, не высматривала себе жениха, и весь жар ее юного сердца предназначался одному Яриле. И в какой-то игре она вдруг выскочила прямо на Лютомера – как же без него, ведь Ярилой Ратиславльской волости был он.
Лютомер, которому тогда сравнялось двадцать два, уже понял, что Лютава, его сестра и «сестра волков», стала взрослой. Она уже не та маленькая девочка, которую он водил по лесу за руку, и не та девушка-подросток, которую он оберегал здесь, в Варге. Она почти женщина. И когда она вдруг выскочила из круга среди всеобщей суеты и беготни и налетела прямо на него – он поймал ее, взял за плечи, чтобы не упала, засмеялся, видя радость на ее разгоряченном, румяном лице с горящими глазами, – и неожиданно для себя поцеловал в губы, совсем не по-братски. Он просто не думал тогда о том, что она – его сестра. Он видел в ней прекрасную женщину, единственную на свете в этот миг, как единственной была для Велеса Лада. И она только улыбнулась ему, задорно и лукаво, вырвалась и убежала.
Никто из кричащей и бегающей вокруг молодежи ничего не заметил. А произошедшее они сами осознали позже. Ведь весенние игрища прошли, а это совсем не родственное чувство, соединившее их в тот краткий миг, никуда не делось…
Лютомер уже не мог побороть своего однажды возникшего влечения к ней, да и не особенно старался. Для него их родство не имело значения, вернее, не служило основанием для запрета, а, напротив, подталкивало к тому, чтобы сделать их близость наиболее полной. Для него это было естественно. И Лютава ощущала почти то же самое, с той разницей, что помнила о существовании запрета, который для всех прочих людей был внутренним, а для них – только внешним. Но, живя в лесу и продолжая обычаи глубочайшей древности, они имели право не считаться ни с чем, кроме воли богов. А что сами боги подталкивают их к этому, им не только говорило собственное убеждение, но даже подтвердила бабка Темяна.
Поначалу Лютава думала, что на нее просто наваждение какое-то нашло, и пошла к бабке Темяне, своей наставнице, с просьбой помочь. Для Лютомера, сына Велеса и оборотня-волка, их кровное родство имело то же значение, что для Велеса родство с его сестрой и супругой Ладой или для вожака волчьей стаи – родство с самой лучшей волчицей, скорее всего, тоже сестрой, ибо вожак стаи одновременно с этим является и отцом всех волчат. То есть это родство означало именно близость и привязаннось наивысшей степени – так, как это у зверей и у богов. Но она, Лютава, находилась все же ближе, чем он, к человеческому миру, и человеческие законы нынешних времен для нее значили больше. Та древняя общность рода, при которой все мужчины-братья являлись мужьями всех женщин-сестер, закончилась тысячи лет назад.
