Тебе хватает еды? — спросила я.
И не спросила: Зачем ты это сделал?
Я боялась, что он до меня дотронется.
Я вышла на работу, сказала я ему.
Ты получила мои письма? — спросил он.
Получила.
Трудно разговаривать. Чужие голоса и лица смущают меня. Не зная, что сказать, я ждала, когда наконец пройдут эти пятнадцать минут.
Вольфганг потянулся ко мне рукой. Потянулся через деревянную столешницу, скользнул пальцами по тем местам, где лак облупился и кто-то из наших предшественников вырезал всякие буквы и знаки.
Я не решилась отпрянуть и почувствовала, что ладонь у него влажная от пота.
Он произнес мое имя и заплакал.
Воскресенье, 11 августа
Как бы я хотела снова вернуть защищенность и покой прежних дней! Печали своей я не стыжусь.
Я прочитала его письма. Теперь я уже не могу сидеть сложа руки, не могу прятаться. По-моему, это было бы предательство, и много ли ребячливости в желании достать звезды?
Это касается лишь нас двоих.
Чего проще — задним числом сообразить, как нам можно было поступить. Налет на банк — это своего рода мечта об острове, где жизнь свободна от мелких будничных невзгод.
Я скучаю по Вольфгангову пропотевшему свитеру, и боль эта благотворна.
Если б все осталось как раньше, мы бы давно разошлись.
Был ли у нас тогда хоть один шанс?
Течение несло меня к тому рубежу, который окончательно отрезал бы нас друг от друга, а я нисколько не противилась.
Нет, пишу я ему, не бойся, я тебя не брошу, ведь ты мне нужен.
Стоило тебе только заикнуться, и мы бы, конечно, пришли на помощь.
На самом деле, сраженные усталостью, мы гасили свет и поворачивались друг к другу спиной. И молчание доконало нас.
Мне плохо без тебя.
Спустя столько времени так трудно найти нужные слова и выстроить их по порядку, чтобы ты меня понял.
Здесь регулярные записи оборвались. Брат Вольфганга разгладил прочитанные листки и подложил их к вчерашним. В руках у него осталась стопка чистой бумаги. На верхнем листе отпечатались строчки письма, которое Ингрид отправила Вольфгангу.
Может быть, письма заменили ей дневник.
Мартин вспомнил, что она регулярно, раз в две недели, навещала его брата и каждый день писала ему.
Он хочет видеть только меня, сказала Ингрид, когда он спросил, не хочет ли Вольфганг свидания с родными.
В декабре был суд, Вольфганга приговорили к пяти годам лишения свободы.
В зале суда Мартин сидел рядом с Ингрид. Ему хотелось поддержать ее.
Мы с Вольфгангом выдержим, сказала она.
Она надеялась, что, отбыв две трети срока, он попадет под амнистию.
В таком случае это всего три года, сказала она. И добавила: Мы не позволим нас разлучить.
Прямо как молоденькая девчонка, защищает свою любовь от посягательств взрослых.
Это наблюдение не ужаснуло Мартина. Они справятся, подумал он.
Вольфганга перевели в Штраубинг; Ингрид ездила туда раз в месяц.
В январе она продала хутор, чтоб расплатиться с адвокатом и покрыть судебные издержки. На себя она по-прежнему зарабатывала в конторе.
Ее счастье, что нет детей, сказала жена Мартина.
Ей Ингрид не нравилась. И до сих пор это ему не мешало. Он просто сидел и слушал, как жена наводит на Ингрид критику. Она бы рада жить, как Ингрид, да ведь трое детей на руках. Временами она принималась обвинять Ингрид в легкомыслии и черствой бездумности.
Она полагала, что Ингрид должна вести себя как вдова.
И злилась, когда брат Вольфганга вступался за невестку.
Мартин любил жену. С годами он привык к ней и считал, что так и надо. А о том, чтобы испытывать в ее обществе неуверенность, вовсе думать забыл.
В этот вечер она встретила его у двери вопросом: Ну, что ты нашел в ее вещах?
А что я должен был найти?
Поймав на себе ее пристальный взгляд, Мартин нервно провел рукой по волосам.
Она не сказала: У тебя на лице написано. Стала молча накрывать стол к ужину.
Брат Вольфганга и не подумал вникать в ее безмолвный протест. Он ел то, что она ему подавала, и размышлял о жене брата.
Он боялся следующего вечера в квартире Ингрид. В остальных записях наверняка обнаружится причина ее смерти.
Спрятаться от этого невозможно. Да он и не хотел.
Когда они с Ингрид впервые встретились на стороне, Вольфганг уже полгода сидел в Штраубинге.
