Мюллерша похожа на мешок жира. Вся ее огромная плоть от волнения колышется. Она обливается потом. Но не произносит ни слова.
— Вот и прекрасно, фрау Мюллер, хорошо, что мы понимаем друг друга. Я поговорю с начальником отдела кадров. Мы постараемся подыскать место, где вам будет хорошо. И зарабатывать вы будете почти столько же.
«Гертруда, — сказала ей в тот день госпожа Хамбергер, — пусть даже эти люди могут позволить себе только чердачный этаж, все равно это переходит все границы. Вы ведете себя в высшей степени странно, моя дорогая Гертруда. Попробуйте подыскать себе другое место».
Через час двадцать четыре минуты Мунк наконец закончил обход всех двенадцати столов. Еще в этом году будет проведена модернизация рабочих мест. Весь упаковочный цех будет поставлен на конвейер. Никаких столов и упаковочных бригад. Это вчерашний день.
Когда Мунк покончил с последним столом, часы показывали ровно двенадцать пятнадцать. Включили громкоговоритель. Сирена, затем голос диктора: «В упаковочных цехах с первого по пятый обеденный перерыв до тринадцати часов. В течение этого времени допускается уход с рабочих мест».
Заявление со всеми необходимыми документами следует подавать под шифром АХК 32038.
Герберт Найдлих наткнулся на нее около восьми утра.
Как обычно, он намеревался засесть за работу в своей конторе.
Уже подходя к входной двери, он заметил, что во дворе кто-то валяется. «Пьяный», — сразу пришло ему в голову.
Пьяница.
И он пнул ногой неизвестного, распростертого на черной как деготь земле.
— Вставай! — обратился он к нему.
Поскольку тот никак не прореагировал, Герберт Найдлих пнул еще раз.
— Пьяный дурак, — пробормотал он.
И решил, что ему все-таки пора приниматься за работу. Напоследок он пнул его еще раз. Ударил в зад со всего размаху.
И захохотал.
Он вообще любил позабавиться.
Наконец он добрался до своего письменного стола. Войдя, спросил секретаршу:
— Эдит, вы видели, кто валяется там, на улице?
Та выглянула в окно.
— Теперь вижу, — ответила она.
Эдит была одной из тех, кто позднее даст показания, что видели женщину днем, после двенадцати, в городском парке.
Обычно секретарша проводит там свой обеденный перерыв. Если погода хорошая и нет дождя, она садится на скамейку и аккуратно очищает апельсин. Тщательно выбирая все белые пленки, подцепляя их кончиками ногтей.
Потом вонзает длинный ноготь большого пальца в самую середину и делит апельсин пополам. После этого, методично отделяя дольки, похожие на полумесяцы, отправляет их в рот одну за другой.
У нее маленький рот. О пожилых она высказывается с раздражением. Говорит: «Эти старики занудные».
— Я видела женщину, — сообщит она потом для следствия. — Около двух. Я сидела на скамье против бассейна.
Кое-кто из гуляющих уселся на край и опустил голые ноги прямо в бассейн.
Женщина вошла в парк со стороны здания суда.
Да, конечно, я заметила сумку.
Она была у нее надета через плечо.
Через левое плечо.
Не знаю, полная была сумка или пустая…
Я обратила внимание, что брюки у женщины внизу обтрепаны. Она села на скамейку рядом со мной.
Очень может быть, что она была пьяная.
С трудом переставляла ноги, еле волочила.
Гравий шуршал под подошвами.
Вдруг мне показалось, что она вот-вот потеряет равновесие и упадет.
Она опустилась на край бассейна.
Наклонившись к воде, черпала ее обеими руками и пила.
Не могу точно припомнить, но сумку она при этом, наверное, сняла.
Нашлись и другие, что тоже уселись на край бассейна и болтали в воде ногами.
Скорее всего, она поставила сумку рядом на гравий.
Сидела недолго.
Когда она стала подниматься, я решила, что теперь-то она уж точно плюхнется прямо в бассейн.
Я не умею плавать.
Она медленно побрела вокруг бассейна.
Выглядела усталой.
Если она была голодная, могла бы поесть где-нибудь в конце концов.
Но очень уж она была грязная.
Обойдя бассейн, она опять присела на его край, с другой стороны, нагнувшись так низко, что видна была лишь ее согнутая спина.
Она закатала штанины до колен и сняла туфли.
Я бы ни за что не стала совать ноги в воду у всех на виду.
Она опустила ноги в бассейн.
День выдался солнечный и жаркий.
