Это какая-то проекция общественного договора на нашу внутреннюю жизнь, где нам следует пребывать в иллюзии, чтобы совместно существовать. Мы приписываем себе, собственному Я активность, каковой оно не обладает. Но проблема совсем не в том, что нам позволено это делать. Я говорил уже, что этой иллюзии мы обязаны нашей совместной жизнью в обществе. Проблема в том, что мы сами верим в это, полагая, что нам под силу так же управлять собой, собственными телесными и душевными процессами, как мы управляем локомотивом или самолетом. Сказанное может показаться нелепым и даже смешным, если держаться чисто языковых привычек.
Потому что действительно нелепо и смешно, если кто-то, к примеру, вместо: я сплю , скажет: меня спит . Но причем тут языковые привычки, когда дело идет о мыслительных восприятиях! В мысли всё гораздо глубже и сложнее, чем то, что выбрасывается из нее на кончик языка. Где же кончается не-Я и начинаюсь Я? Скажем, мне защемило палец дверью, и я моментально отдергиваю его от проема. Делаю ли это «я»? Как Вам кажется? Думаю, нет. Потому что мое Я, мое сознание не способно реагировать с такой быстротой, как это свойственно инстинктам. Я не отдергиваю палец, мое тело делает это раньше, чем я осознаю случившееся. Это то же, когда я, к примеру, сидя за рулем автомобиля, мчусь на большой скорости и торможу, ощутив опасность. Торможу ли «я» ? Я думаю, это делает моя нога, прежде чем необходимость притормозить доходит до меня, моего сознания. Положись я на себя, на голову, мне вряд ли пришлось бы тормозить в следующий раз, так как следующего раза просто не было бы. Моя проблема заключается в том, чтобы по возможности точно описать эти процессы. Поэтому я просто придерживаюсь того, что очевидно.
А очевидно для меня то, что, если «я» отдергиваю ущемленный палец, то делаю это я лишь в описании происшедшего, в его словесной реконструкции, но не в нем самом. ОНО САМО в своем сиюминутном протекании не есть моя сознательная деятельность. Это какой-то инстинкт, рефлекс, тело, которое я столь же лихо, сколь и бездумно, считаю «моим» , скорее, тот слой, или уровень, тела, в котором меня сознательно нет, потому что сила моей яйности не простирается до него. Единственное, что я могу, что в моих силах, так это осознать бессилие собственного Я, показав и осознав, что в жизни нашего тела, всего телесного организма, включая физиологию и психологию, наше Я (каково оно в повседневности) занимает крайне ограниченное место. Наше сознание миниатюрно донельзя. Но оно страдает манией величия и имеет привычку узурпировать, присваивать или приписывать себе всё. Совсем по английской модели: Я восседает в черепе, в голове, как во дворце, и полагает, что владеет всем, тогда как сфера его обладания не идет дальше гардеробов модных шляпок-представлений, которые оно в ослеплении принимает и выдает за символы власти.
Конечно же, В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ это не так. Огромная, подавляющая часть того, что мы принимаем за самих себя, есть всё еще природа и мир, а мы соответственно природные предметы, отличающиеся от прочих предметов способностью это понимать (или именно не понимать, но, даже не понимая, мы находимся в потенции понимания). В плане физиологии это очевидно до того, что в этом просто нелепо сомневаться, но и в плане психологии тоже, хотя не до такой степени. Причина лежит в том, что в измерении телесности наше Я находится в обмороке, а в измерении душевности грезит и галлюцинирует, то есть подает некоторые признаки самостоятельности. Подумаем о непосредственных проявлениях наших чувств, таких, например, как радость или печаль или еще что-то в этом роде. Очевидно, что, когда я реагирую на происходящее чувствами, это случается не намеренно, сознательно, а спонтанно? Ведь главное в чувствах и есть их спонтанность, если, конечно, они подлинны, а не наиграны.
Но, как спонтанные, они, конечно, первее, чем осознающее их Я. Я не принимаю решения радоваться, когда узнаю что-то радостное, или печалиться, когда узнаю что-то печальное. Я осознаю, осмысляю это задним числом, когда уже радуюсь или печалюсь. Но это еще не всё. Я путаю лица глагола, считая правильное