— Но Яна, все документы, которые к тебе попадают, надо ведь читать. А то подпишешь незнамо что, а люди воспользуются и возьмут, например, кредит под залог твоей машины.
— Типун тебе на язык!
Чем формальнее было место, тем сильнее там воспринимали Яну как нечто чуждое. Ее вообще много где опознавали как чужую. Вот она входит, и сразу видно…Что именно? Не знаю. Вроде есть ведь люди и намного более эмоциональные, и куда более неудобные (Яна при своей простоте была человеком тактичным, никогда не хотела задеть или обидеть), и более необычные, яркие — но при этом они вписываются, их ценят, с ними дружат.
Может, дело в полном отсутствии социальных масок. Яна не чувствовала необходимости держать лицо, ставить заслон между собой и окружающими. Она никогда не могла «поставить себя», в ней было что-то… то ли детское, то ли деревенское, то ли немного не вполне… нет, все это не совсем то. Вряд ли я найду точное слово. Подозреваю, что и частая смена мест работы объяснялась отчасти именно этим трудно определимым качеством.
Личная жизнь у Яны шла так. Весной, приблизительно в конце марта или в начале апреля, Яна влюблялась в какого-нибудь «чувака», который начинал оказывать ей знаки внимания. Яна охотно и благодарно отвечала на эти знаки, завязывался роман. Май проходил в вихре удовольствий, в июне она с новым избранником ехала в отпуск. Проблемы начинались ближе к возвращению или уже после него. Разглядев Яну поближе, мужчины принимались ее воспитывать.
> Прикинь, говорит: «сходи к лору, у тебя голос гнусавый, наверняка полипы». У меня гнусавый голос, Люба?
> Да вроде нормальный всегда был. Хотя мы голосом давно не созванивались. Дышать тебе нормально?
> Нормально, когда не душат, блин! И думать нормально, когда мозги не ебут! Ну ёпты ж, я ведь ему не говорю, что у него член не идеально прямой! Мне все в нем норм. А он так и норовит меня поисправлять.
> Какие-то придирчивые тебе попадаются.
> Да! Вообще обычно, когда влюблен, то как-то наоборот, все вызывает скорее нежность там, умиление. Вот вообще не понимаю, чего себя самого так на негатив настраивать!
К сентябрю-октябрю дрязги перерастали в конфликты, Яне надоедало вечное выяснение отношений, она расставалась с очередным «чуваком» и ощущала себя свободной. Как правило, случался еще один мимолетный роман в течение осени, с финалом после новогодних праздников. Январь, февраль и март Яна проводила в работе, а далее цикл повторялся.
К расставаниям Яна относилась без грусти. Обычно к этому времени «чувак» совершенно переставал ей нравиться, и она чуть ли не пинками выгоняла его из своей жизни, приговаривая:
> Да пусть катится, тоже мне, блин, сокровище! Досвидосик, я вообще не держу! Скатертью до рожка!
С годами Яна стала задумываться о детях. Нам исполнилось тридцать два, меня в Германии считали молодой мамашей, но Яна в России начала беспокоиться о часиках.
> Мне бы мужа какого, что ли, заиметь. Можно и самой родить, конечно. Только без бабушек и дедушек, с фрилансом и в съемной это сложновато. Если бы вот у меня квартирка была или стабильный доход, то я бы уже и не думала, родила бы и все.
Я на познакомилась с Егором в конце марта. Егору было сорок. Яна выезжала с парковки бизнес-центра, сдавала задом, а Егор ехал мимо на велике и влетел сбоку ей в багажник. Яна дико испугалась, выскочила и с выпученными глазами бросилась к Егору:
— О, прости, прости! Мне было не видно!
— Все в порядке, дорогая, — успокоил Егор. — Попытка покушения не удалась. Я супермен, занимаюсь боевыми искусствами и умею группироваться.
На нем действительно, не было ни царапины, а вот велик пострадал. Яна предложила отвезти его в веломастерскую и частично оплатить ремонт. С тех пор Егор и Яна не расставались.
Выяснилось, что Егор — потомственный художник. Его отец был известным иллюстратором. Правда, с матерью Егора он расстался, когда Егору было два. Позже Егор уже подростком успел познакомиться с отцом и провести с ним три года, с четырнадцати до семнадцати. Потом отец умер. Егор боготворил отца, любил его друзей и тот образ жизни, который они вели.
