— Слышишь? — шепотом спросил он и поднял палец.
Тихон прислушался, но под куполом царила абсолютная тишина. Пашка напрягся и вытянулся, словно спаниель на стойке.
Тихон только хотел сказать, что ничего не слышит, как вдруг волна неясных звуков обрушилась на него. Здесь было все: и шум волн, и крики чаек, и чей-то торопливый разговор, тревожные интонации которого постигались раньше, чем сознание могло уловить смысл слов. Вся эта какофония, почти физически ощутимая, обрела ясность, и Тихон понял, что его спрашивают. Кому-то позарез нужны были ответы на все вопросы, мыслимые и немыслимые, и этот кто-то вцепился в его сознание. Особенно неистовствовал вопрос «Зачем»? Он пронесся в сознании, унося за собой жалкие вскрики-ответы. Что-то вроде: «Зачем жить?» или «Зачем жизнь?», потом об отце, о матери, внезапно о давно умершем деде. Какие-то нелепые воспоминания: крахмальная скатерть, залитая чернилами, урок в школе, как с Люськой целовался, и все это — зачем? Почему? Как? Что?
В следующее мгновение ребята уже сломя голову бежали под вспышками молний. Словно подгоняя их, грохотал гром, и так долго собиравшийся дождь хлынул наконец в полную силу, сбивая с сосен сухие ветки и наполняя воздух водяной пылью.
За деревьями замелькали огни Грачевки, и ребята остановились, переводя дух. Бежать дальше расхотелось. Пашка, съежившись, разглядывал побелевшие под дождем носки кедов. Тихон, опершись о ствол сосны, тяжело дышал.
— А чего это ты рванул? — спросил Пашка.
Это было очень похоже на него. Если кто и «рванул», так только не Пашка.
— Отстать боялся, — буркнул Тихон и вытер мокрым рукавом мокрое лицо.
— Что это было, а?.. Чуть не разорвали. Как же это все сразу сделать? Уж хоть бы по очереди…
— Что-о? — удивился Тихон. — Что ты говоришь?
— Я говорю… — Пашка нерешительно начал и замолчал, сощурив глаза. — Не-е… ты сперва. Ты тоже не можешь все сделать?
— Я ответить не могу. Интересно выходит… Меня, значит, спрашивают, а тебе предлагают?
— А о чем тебя спрашивали?
Тихон вдруг понял, что он не может ответить на этот вопрос.
— Как-то сразу обо всем. Зачем, мол, все? Я, мол, зачем? Живу, нет… даже не живу, а больше как-то… Зачем, мол, я есть?
— Ты смотри… — Пашка задрал лицо к небу. — А мне говорят: разбери, давай, все.
— Что все?
— Ну, все… Понимаешь, что есть… А потом собери…
— Да… — подвел итоги Тихон, — поговорили…
Он посмотрел на свои джинсы. На левой штанине висел здоровенный клок.
«Где умудрился только? — подумал Тихон. — Видно, когда через кусты продирался».
Некоторое время они молчали, потом Тихон заправил выбившуюся рубаху под пояс и решительно сказал:
— Пошли!
— Куда? — напугался Павел, выдав себя. Он очень боялся, что Тихон не решится больше вернуться к странному аппарату.
— Не домой же… Вилы. Понимаешь, вилы мы забыли, — сказал Тихон и зашагал к лесу, скользя по размокшей тропе.
Обойдя купол стороной, они побрели по густой траве и вскоре нашли вилы там, где им и следовало лежать. Можно было возвращаться, но ноги сами собой подвели ребят к загадочному аппарату.
Павел осторожно обошел купол и остановился, глядя на сияющий за прозрачной завесой бело-голубой шар. В неярком свете, исходившем от «глобуса», было видно, как от мокрой рубахи Тихона поднимался пар. Вспыхнула молния, озарив низкие облака, заливая голубым сиянием лес. В навалившейся черноте ночи заворчал гром. Утихший было дождь с новой силой обрушился на землю.
— Воду не пропускает! — крикнул Пашка и показал на струи воды, стекавшие по куполу.
Тихон, не выпуская вил, подошел поближе и осторожно погрузил руку в купол. Призрачно поблескивавшей под куполом руке было тепло. Ни слова не говоря, он засунул под купол голову. Пашка последовал примеру. Некоторое время они стояли так, прислушивались. Но под куполом стояла удивительная тишина, нарушаемая только Пашкиным пыхтением.
— Ну что? Лезем, что ли? — спросил он и, не дожидаясь ответа, забрался под купол.
Тихон потоптался на месте, оглядываясь по сторонам, потом ухватил вилы, словно копье, и забросил в кусты.
— Нет, ты понял? — спросил его Пашка. В голосе его слышалось торжество. Потянув Тихона за рубаху, он снова повторил вопрос: — Понял, что ты сухой?
