— А тебе?
Марк не ответил. Нечего было говорить. Совет высших вряд ли простит укрывательство ткущей и тайное ее использование.
Девушка поняла без слов. Коснулась слегка груди, где в тайном кармашке бюстгальтера лежала небольшая упаковка с наркотиком Пауля. Понадобится или нет? Лина решила попробовать обойтись без него.
— Отвлеки их, мне нужно минут пять, не больше.
Она прикрыла глаза. Проверила свои силы. Хватит, под самую завязку, но хватить должно. Сконцентрировалась, в голове всплыла река течений. Сколько их сейчас? Восемь, но только две основные. Слишком много второстепенных, надо отбросить лишнее, то, что с наименьшей вероятностью сбудется.
Осталось три. Но…самые сложные. И очень суровые.
Итого, в общей сложности — пять вероятностей.
Девушка открыла глаза и огляделась. Никто не обращал на нее внимания, Марк отвлек Совет на себя, начав новую перепалку с Гюнтером. На ткущую никто сейчас не смотрел.
Понтифик бросил на Лину взгляд и напрягся. Он понял, что она хотела сделать.
Мужчина слегка толкнул девушку в бок, чтобы сбить концентрацию. Лина открыла глаза и прошептала ему:
— Еще раз толкнешь, спать будешь на диване!
— Если ты сейчас это сделаешь, то мы спать будем вообще в разных странах! — еле слышно ответил ей так же понтифик, — Я — дома, а ты — в Колизее! Хочешь?
Лина удивленно глянула на мужчину.
— Ты пытаешься изменить реальности Совета Высших. Это будет расцениваться как открытое нападение! Тем более, что они не должны знать, помнишь?
Девушка прикусила губу.
— Не волнуйся, у меня есть чем ответить, — он ей слегка улыбнулся и повернулся обратно к Совету.
— Уважаемый Совет, — начал он со всей вежливостью, на которую был способен, — Ввиду того, что принадлежность мне находящейся здесь смертной подверглась сомнению, я хочу задать всем несколько вопросов. Если Гюнтер Рейнхарт с самого начала знал, что Ветрова — ткущая, то почему он не заявил об этом раньше, а ждал, пока я не объявлю на него Охоту? Почему, зная, что инициал я поставил на нее еще в ноябре, он обратился к Конклаву только сейчас, в июне? И последнее — даже, если предположить, что Рейнхарт не знал таланте этой женщины ранее, как он собрался защищать ткущую? Он не высший, а возвращаясь к оглашенному им в самом начале заседания документу, таких менталов должны опекать только прожившие более пятиста лет от обращения. Рейнхарту, как мне известно, нет и ста пятидесяти. Он слишком слаб для защиты ткущей.
Взгляды всех переместились на покрасневшего немца. Он понял, что проигрывает этот спор.
— Она — мое обещанное имущество! — набычившись, проговорил он.
— Ты не высший, ты не справишься с ее опекой! — ответил ему также Марк, — Ты не сможешь попросить даже помощи у своей семьи, я слышал, Эстебан изгнал тебя.
— Она должна быть моей!
— И как ты собрался ее защищать? — вступил в разговор Виктор.
Гюнтер замолчал. Что ему ответить на этот вопрос?
— Но, в отличие от нашего незадачливого претендента, — Марк позволил себе легкую снисходительную усмешку, — Я нашел способ максимально защитить любимую женщину.
Он развернул Лину спиной к Совету, убрал ее волосы со спины и расстегнул молнию на блузке. Только теперь девушка поняла, зачем понтифик настоятельно рекомендовал ей надеть сегодня именно такую одежду: молния спускалась почти середины спины и кровавая вязь Печати была отчетливо всем видна.
…
Восемь часов вечера.
Мила только вышла из ванны, как услышала веселую трель телефона. Подбежала, схватила в надежде, что все-таки это Фил.
Нет, это был не ученик понтифика.
Звонила мать.
— Алло? — недовольно проговорила девушка в трубку.
— Людочка, дочка, здравствуй, — заворковала мама, — Как ты там поживаешь? У тебя все хорошо?
Опомнилась, раздраженно подумала Мила, раньше позвонить не могла! Столько времени уже прошло, как она ушла из дома, а маме только сейчас вздумалось поинтересоваться ее жизнью.
— Да, мам, все хорошо. Чего ты хочешь? — сердито ответила она.
— Дочка, тут такое дело, — мать замялась немного, — Меня в больницу кладут на операцию, говорят, с язвой моей дела плохи.
Мила встревожилась.
— А какой диагноз ставят?
