– Нелепый вопрос!
– Так отвечайте побыстрее, и все. Вы знали кого-нибудь из них?
– Нескольких, возможно, да… Точнее, сыновей и дочерей. Год назад я окончила колледж Смита, и во время и после учебы часто бывала в их обществе. Впрочем, если бы я припомнила каждую встречу и каждое сказанное тогда слово, вряд ли вы извлекли бы из этого что-нибудь интересное для себя.
– По-вашему, бесполезно вас расспрашивать?
– Совершенно верно. – Она взглянула на часы. – Да и времени не остается.
– Хорошо. Мы еще вернемся к этому вопросу. А что вы можете сказать о своей тетушке? О ее встречах с Эрскином? Она действительно встречалась с ним?
– Спросите у нее сами, – с плохо скрытой усмешкой ответила Нина. – Возможно, на эту тему она и хотела поговорить с вами. Со своей стороны могу сказать только: тетя Луэлла всегда сохраняла верность дяде и жила исключительно для него и его интересами.
Я укоризненно покачал головой:
– Вы меня не поняли. Ну, например, могло произойти такое: днем во вторник Бун узнал в Вашингтоне нечто касающееся Уинтергофа и решил воспользоваться этим в своих интересах. Вернувшись в гостиницу, он поделился своими замыслами с женой, – кстати, вы тоже могли присутствовать. Возможно, миссис Бун знакома с Уинтергофом и позже, на приеме, беседуя с ним, после нескольких рюмок вина проговорилась о том, что услышала от мужа, а потом поделилась с вами. Вот что я имел в виду, спрашивая о новых данных. Я придумал этот пример и могу придумать сколько угодно других, но мы хотим установить, что же произошло в действительности. Поэтому-то меня так интересует круг знакомых вашей тетушки. Это дурно?
– Нет, но вы лучше обратитесь к ней самой. Я могу говорить только о себе.
– Какое благородство! Пятерка вам за поведение!
– Но чего вы хотите от меня?! Может, вы хотите, чтобы я сказала, что видела, как тетушка пряталась в укромном уголке с Уинтергофом или с кем-нибудь еще из этих обезьян? Так вот, ничего такого я не видела… А если бы и видела…
– А если бы видели, сказали бы?
– Ни за что! Хотя она надоела мне хуже горькой редьки.
– Вы не любите ее?
– Терпеть не могу, не одобряю того, что она делает, и, вообще, отношусь к ней, как к нелепому пережитку прошлого. Но это мое личное дело.
– Вы не согласны с предположением Бреслоу, что миссис Бун убила своего мужа, приревновав его к Фиби Гантер?
– Конечно. А кто согласен?
– Не знаю. – Разделавшись с креветками, я занялся салатом. – Я вот тоже не согласен. Но мысль о том, что миссис Бун ревновала мужа к Фиби Гантер, заслуживает внимания.
– Вы не ошиблись, тетка ревновала к ней мужа. Но в Бюро регулирования цен работает несколько тысяч женщин и девушек, и тетка ревновала дядю к каждой из них.
– Вот как?! Вы хотите сказать, что мисс Гантер была самой обычной девушкой, как все? А может, представляла нечто особенное?
– Конечно представляла, – подтвердила мисс Бун, бросая на меня быстрый взгляд, значения которого я не понял. – Она представляла собой нечто весьма и весьма особенное.
– Возможно, с ней произошло кое-что банальное – ну, к примеру, что она оказалась в интересном положении?
– Боже мой! Не слишком ли вы любопытны?
– Это не ответ. Так была она в положении?
– Нет. И повторяю: с таким же успехом тетушка могла ревновать мужа к кому-нибудь другому. Ее предположение, что дядя был волокитой и бабником, – вздор.
– Вы хорошо знали мисс Гантер?
– В общем-то, хорошо, но не скажу, что мы были близкими приятельницами.
– Она нравилась вам?
– Как вам сказать… Пожалуй, я даже восхищалась ею и завидовала. Мне хотелось работать на ее месте, но я понимала, что это невозможно, прежде всего, потому, что я молода, хотя она была не намного старше меня. Около года она работала на периферии и прекрасно себя зарекомендовала, а потом ее перевели в центральный аппарат, где она вскоре стала незаменимым человеком. Обычно новый директор, вступая в должность, начинал с различных перемещений. Дядя же не только оставил Фиби на прежнем месте, но и повысил ей жалованье. Если бы она была мужчиной и лет на десять старше, ее обязательно назначили бы директором после… после смерти дяди.
