В этот момент распахнулась дверца и какая-то чудовищная сила вышвырнула его из кабины.
— Эй! — Он покатился по откосу. Билли поднялся на ноги и сжал кулаки, приняв низкую боксерскую стойку.
— Эй ты, сукин сын, брось свои шуточки.
Но тут он увидел блеск длинного клинка в лучах фар, и его глаза расширились. “Господи, — подумал Билли, — меч! Видно, я здорово набрался”.
Ослепленный мотылек кружил перед капотом; громко трещали цикады, и совсем рядом успокаивающе шуршал прибой, словно няня, которая убаюкивает плачущее дитя.
Билли показалось, что воздух перед ним раскололся и задрожал, и он почувствовал невыносимую острую боль.
Однажды в армии он сцепился с одним типом из военной полиции, и перед тем как Билли обрушил на него свои кулаки, полицейский ухитрился всадить нож в его правый бок. Билли тогда отделал его как надо, и хотя загремел на гауптвахту, никогда в жизни он не чувствовал такого удовлетворения.
Но та боль была ничто в сравнении с теперешней. Сверкающий клинок пронзил ночь, а потом он пронзил Билли — от правого плеча, через живот, к левому бедру. Его кишки стали вываливаться, и он ощутил тошнотворное зловоние.
— Господи Иису...
Потом круглый деревянный шест со свистом обрушился на плечо Билли, и он услышал треск ломающихся костей; как ни странно, это не было больно.
Впервые за долгие годы на глазах у Билли выступили слезы. “Мама, — подумал он, — мамочка, я возвращаюсь домой”.
* * *
Наступила ночь; рядом с домом яростный ветер ломал верхушки деревьев. Где-то вдалеке послышался гудок катера. Они лежали в постели, наслаждаясь теплом друг друга.
— Обещай мне, что не будешь смеяться, — потребовала Жюстина, повернувшись к Николасу.
— Обещаю.
— Мне кажется, что я готова... готова уйти.
— Уйти?
— Да, уйти из этой жизни.
— Мне кажется, жить с такими мыслями очень грустно.
— Да.
Николас обнял ее, и Жюстина просунула свою стопу между его голеней.
Помолчав немного, он спросил:
— Чего ты хочешь?
— Быть счастливой. Только и всего.
“Во всем мире нет ничего, кроме наших тел, — думала Жюстина, — кроме наших душ”. Еще ни с кем она не была так близка, как теперь с Николасом. В ней рождалось доверие; наверное, для этого настало время.
Жюстина подскочила от страшного шума, донесшегося из кухни, и закричала, словно почувствовала на своей шее железную хватку чьей-то холодной руки.
Николас встал и начал осторожно двигаться к двери. Он был совершенно нагой, но его напрягшиеся мускулы и блестящая от пота кожа казались какой-то таинственной одеждой.
Он молча приблизился к желтому конусу света, льющегося из коридора. Николас двигался слегка присев, выставляя вперед левую ногу и отклоняясь а сторону, словно фехтовальщик, не отрывая ступни от пола. Не говоря ни слова, он вышел в коридор.
Собравшись с силами, Жюстина пошла вслед за ним. Она видела, что он держит руки поднятыми перед собой, ребрами ладоней вперед, и это почему-то напомнило ей два меча. Они вошли в кухню.
Жюстина увидела, что окно над раковиной разбито вдребезги и на поду поблескивают осколки стекла. Она не решилась идти дальше босиком. Ветер развевал занавески, и они бились о стену, выложенную керамической плиткой.
Николас застыл, разглядывая что-то на поду возле стола. Он стоял не двигаясь так долго, что Жюстина осторожно прошла по осколкам и остановилась у него за спиной.
На полу лежала пушистая черная масса, большая и неподвижная, Из нее в нескольких местах сочилась кровь, переливаясь на битом стекле. Жюстине в ноздри ударил странный едкий запах, и ее чуть не вытошнило.
— Что... — она с трудом подавила рвоту. — Что это?
— Не знаю, — сказал Николас задумчиво. — Летучие мыши не бывают такими большими — во всяком случае, в этой части Америки, и это не белка-летяга.
Зазвенел телефон, и Жюстина схватила Николаса за руку.
— Меня знобит, — прошептала она. Николас не сводил глаз с черного животного.
— Свет ослепил его, — сказал он.
Жюстина отошла к стене и сняла телефонную трубку, а Николас продолжал рассеянно рассматривать пол. Ей пришлось подойти к нему и тронуть его за плечо.
— Винсент хочет с тобой говорить.
Николас оторвал глаза от пола и посмотрел на Жюстину.
