Пашке казалось, что солнце перестало светить, что все вокруг погрузилось в непроглядный мрак.
Через несколько дней после похорон отца он приехал в университет и забрал документы.
Бусы Нимфе передали его товарищи по курсу. Больше он ее не видел...
На следующий год Пашка Корицкий подал заявление в пехотное училище.
4
Вероника Живулькина так ни разу и не задумалась над вопросом: куда же исчез тот стеснительный парень, собравший на полу ее бусы? У нее были свои заботы — и немалые. Она выходила замуж за журналиста Жореса Ляховского.
Ляховский иногда наведывался к ним со старшим братом Вероники Славкой, который недавно окончил журфак и уже работал в газете. Вероника очень спокойно относилась к посещениям молодого человека, хотя он ей сразу понравился. Правда, ее почему-то настораживала его чрезмерная галантность, предупредительность, умение к месту и не к месту говорить комплименты. Она не привыкла к этому. Ее родители в отношениях между собою были простыми, сердечными, говорили всегда то, что думали, особенно мать. Она любила сама поговорить, умела и другого послушать.
Вероника знала: характером она больше похожа на мать — такая же экзальтированная и впечатлительная, с частой сменой настроений. И тем не менее душою больше тянулась к отцу. И в горе, и в радости он был спокоен, уравновешен, никогда не суетился, не впадал в панику. Возможно, потому, что работал бухгалтером, отец был рационалистом, человеком трезвого рассудка. Мать же портняжничала и больше всего на свете любила читать. Эта любовь, очевидно, передалась и дочери. Вероника тоже не могла жить без книг, потому и пошла учиться на филфак.
Даже брат Славик избрал журналистику, хотя в школе его больше влекла математика.
Теперь у Славы уже была семья, все вместе ютились в двухкомнатной квартире. Теснота, разумеется, подчас сказывалась на их настроении, взаимоотношениях. Мать часто была задумчива, и Вероника, возвращаясь с занятий, нередко замечала, что у нее заплаканные глаза.
Когда Вероника стала студенткой, мать немного ожила, повеселела, однако тревога за завтрашний день, за кусок хлеба, очевидно, по-прежнему не давала ей покоя. Появление в доме нового человека со странным именем Жорес, которого Славик чаще называл просто Жоркой, кое-что изменило в их жизни, разделило семью надвое.
Вероника в первое время действительно была безразлична к этому прилизанному франту, да и сам Славик не проявлял к гостю особенного расположения. С чего бы тогда ему, казалось, приглашать к себе этого Жореса-Жорку? Разве что не по своей охоте?..
Зато мать и Катя — жена Славика — были всегда в восторге от гостя.
Вначале Вероника просто не задумывалась, что это значит. Нравится кому-то человек — ну и пусть нравится. Что здесь особенного? Да и времени не хватало думать обо всем, надо было готовиться к семинарским занятиям, учить иностранный язык — эти нудные, осточертевшее знаки, которых набиралось по нескольку тысяч. А тут и сессия на носу. Кроме всего, приходилось помогать матери: мыть посуду, иногда стирать белье, готовить ужин, бегать по магазинам. Свободной минуты не оставалось. Но, как потом она поняла, мать и Катя расхваливали Жореса не без умысла и не зря всякий раз старались делать это в ее, Вероники, присутствии. Поняла она и другое: все главные события в семье происходили за ее спиной, хотя ей отводилась в них едва ли не главная роль.
Как-то вечером, после короткого визита Жореса Ляховского, который даже не зашел поздороваться с Вероникой и, как всегда, отпустить несколько комплиментов относительно ее щек, глаз, платья или туфель, домашние завели странный разговор.
Все четверо сидели за небольшим кухонным столом и ужинали — ели котлеты, купленные в кулинарии и поджаренные Катей, пили чай с печеньем и повидлом домашнего приготовления.
Первый начал Славик, Ни к кому конкретно не обращаясь, сказал:
— Сегодня ходил в райсовет, хотел стать на очередь на квартиру... И что вы думаете? Не записали.
— Это почему же? — удивилась мать и пристально посмотрела на сына, внешне очень похожего на нее — тот же овал лица, те же глаза, нос, тот же разрез рта.
