Но немцам откуда-то было уже известно, что перед ними советский командир, что в доме должна быть жена-комсомолка.
Остапчук спокойно доказывал, что Янина с ребенком и родители ушли в Негорелое на похороны какого-то родственника, однако палачи не пожелали слушать никаких объяснений. Связали ему руки и принялись бить шомполами, угрожая лютой смертью, если он не скажет, где прячется жена. Лейтенант молча выносил нечеловеческую боль, знал: если Янина услышит его крик — не выдержит, выдаст себя.
А она сидела в темном погребе, слышала тяжелый топот сапог, дикие выкрики палачей, слышала, как терзают любимого мужа, и от бессилия до крови кусала губы. Сердце готово было разорваться, но она изо всех сил сдерживалась, чтоб не закричать. Была б одна, не задумываясь, выскочила бы, плюнула в ненавистные хари: вот я, стреляйте, только не измывайтесь над этим человеком. Но дочурка, беспомощное существо... Ради нее надо вынести самые ужасные страдания — души, тела, совести.
Тем временем наверху продолжали бушевать палачи, били посуду, крушили мебель, переворачивали все вверх дном. Слышалась грубая брань, глухие удары по живому — а может, и бездыханному? — телу.
Янине казалось, что она несколько раз теряла сознание, и только теплое сонное тельце у груди возвращало ее в реальный мир. Пуще всего она боялась, как бы дочка не заплакала. Но та только посапывала носиком и тихо-тихо что-то бормотала.
Но вот над головой в последний раз прогромыхали сапоги и воцарилась жуткая тишина. Янина была уверена, что мужа или убили, или, скорее, истерзанного, еле живого потащили с собой. Она хотела тут же выбраться из ямы, хоть одним глазом глянуть, куда его повели. И все ж осторожность взяла верх. Не меньше часа еще просидела она в мрачной глухой могиле. Но проснулась и заплакала дочка — захотела есть.
Янина успокоила дочку, тихонько, стараясь не делать лишнего шума, просунула в щель руку, отодвинула в сторону стол и выбралась наверх. Глянула и чуть не обомлела — один полицай сидел в углу на стуле и ехидно ухмылялся, другой наставил на нее дуло карабина. Засада!
Ее повели, может быть, тем же путем, что и мужа. Уже в конце деревни встретилась Агата Базылевичиха. Янина упала перед старухой на колени, умоляя взять на день-два ребенка, пока с ней разберутся и отпустят домой. Соседка посмотрела на арестованную, стоявшую перед ней на коленях, затем метнула суровый взгляд на полицаев и взяла ребенка. «Почему полицаи не отобрали у Агаты девочку? — удивленно подумала Янина. — Даже не сказали ничего. Видно, знают, что меня ждет... А может, в их черных душах на миг проснулось что-то человеческое?..»
Янину пригнали в Негорелое, бросили в холодный каменный подвал и захлопнули тяжелую дверь. Она не имела понятия, где сидит ее муж и что с ним. И все равно не теряла надежды увидеть его. Но вот прошло двое мучительно долгих суток — и ничего не прояснилось. Ее уже несколько раз водили на допрос — все допытывались, с кем поддерживала связь, кому передавала мины, изготовленные ее мужем, командиром Красной Армии. Оказалось, что враг знал больше, чем она предполагала, но не знал самого важного. А она молчала.
Ее раздевали донага, подвешивали за руки к потолку и били резиновыми палками. Били до потери сознания, затем отливали холодной водой и снова били. Янина упорно молчала и порою желала себе только смерти, а с нею — конца нечеловеческим мучениям.
К концу третьих суток она увидела мужа — на очной ставке. Его нельзя было узнать. Это был глубокий старик с опухшим, в кровоподтеках лицом, в изорванной одежде. Только глаза горели ненавистью. Янина поняла: палачам не удалось сломить его. И вдруг сострадание, жалость к мужу сменились гордостью. Оказалось, она плохо его знала...
Как в кровавом тумане, прошла неделя. Янина не раз уже прощалась с жизнью. И вот неожиданно ее перестали таскать на допросы. Загнали в большой подвал, где сидело много девушек и таких, как она, молодых женщин. Говорили, что немцы собираются всех куда-то отправить.
К концу второго дня человек тридцать вывели на улицу и погнали к железнодорожной станции. Там затолкали в товарный вагон и несколько суток заставили страдать от голода и жажды. Потом вагон прицепили к проходящему эшелону и повезли. Стояла темная душная ночь — собиралась гроза. Эшелон шел на запад. На подъезде к Столбцам произошла непредвиденная задержка. Впереди послышалась пулеметная стрельба. Поезд замедлил ход. И вдруг где-то рядом раздался оглушительный взрыв, сквозь доски, обшивки хлестнуло осколками. Янина не сразу почувствовала, как сильная боль разлилась по всему телу,— правый бок, руку и ногу заливала кровь.
