Жорес, очевидно, был уверен, что его слова попали в цель.
— Так ты согласна быть моею? — он в упор глядел ей в глаза.
Господи, думала ли она когда-нибудь, что ей будет так тяжело и страшно произнести одно только слово — «да» или «нет»! И рядом никого из тех, кто мог бы посоветовать, подсказать... Как сложно устроена жизнь! Один неверный шаг — и конец. Перед глазами Вероники проплыли лица матери, Славика, Кати. Родные и близкие, казалось, напряженно ждали ее ответа, и только нельзя было понять, какого ответа они ждут: согласия или отказа.
И какое-то внутреннее чувство подсказывало: все хотят только ее согласия. Всем сразу станет легче. А как будет ей — это уж не так важно. Не так важно для них. Важно для нее, Вероники. И она сказала то, чего от нее ждали там, дома:
— Согласна...
На лице Жореса не дрогнула ни одна жилка, он оставался по-прежнему спокоен, словно был заранее уверен в таком ответе. Но вот опять улыбнулся уголками губ:
— Ты мой добрый гений. Я этого ждал.— И положил свою белую гладкую руку на ее маленькую ладошку. Рука его была влажная и чуть заметно вздрагивала, И еще она была холодная.
6
В тот день Вероника домой пришла около полуночи. Раньше она не позволяла себе ничего подобного, ибо воспитывалась в строгости. Она обычно поверяла матери свои душевные тайны, и та, будучи человеком очень деликатным и тактичным, никогда не обидела дочь грубым, неосторожным словом, всегда старалась учить ее убеждением, лаской, что действовало вернее, чем сцены и нотации. Но на этот раз Вероника всерьез опасалась материнского гнева, даже бегом по лестнице поднималась, только бы выиграть лишнюю минутку.
Жорес проводил ее до самого подъезда. Весь вечер он шутил и смеялся, даже пытался дурачиться — таким его Вероника не помнила. Когда же он был самим собой, она так и не успела разобраться...
Дорогою они много говорили. Жорес делился своими планами, которые им теперь предстояло вместе осуществлять. В далекое будущее не заглядывали...
Мать не спала — лежала в постели и читала книжку. Как только Вероника переступила порог, встала, надела свой коричневый халат.
— Садись ужинать, небось проголодалась,— сказала и внимательно посмотрела на дочь.— Как прошел вечер?
— Хорошо,— ответила Вероника, слегка вздохнув.— Правда, не совсем обычно,
— Как это понимать? — тотчас насторожилась мать.— Где вы были?
— Не волнуйся. В кафе... Потому и голодная. Что там есть?
Мать достала из духовки еще теплые сосиски, поставила на блюдечке масло, печенье. Согрела чай.
— Так почему вечер прошел необычно? — все еще тревожилась мать.
— Потому, что я редко бываю в кафе,— довольно грубо ответила Вероника.— А во-вторых, еще реже у меня нросят руки и сердца...
— И как ты? — уставилась на нее мать.
— Я? Как и вы...— покачала головой Вероника, и ей стало обидно.
Мать со счастливой улыбкой обняла дочь и крепко прижала к груди:
— Мне кажется, ты сделала правильный выбор, доченька. Человек он видный.
— Жених, быть может, и видный, а вот как человек... Что я о нем знаю?
— Почему же? Ведь Славик давно с ним знаком. Много о нем рассказывал. И по службе его хвалят. Человек с головой, сразу видно.
— Возможно, и с головой... А какой он будет в каждодневной жизни? Можешь сказать?..
— Время покажет. Надо только иметь терпение. Ты какая-то нетеперешняя, несовременная...
— Если б так: пожил, посмотрел, не понравилось — крути все назад...
— Зачем думать о плохом? Я ведь желаю тебе только добра.
— Все желают, а получается...
— Вот она, благодарность... Выходит, все эти годы я не думала о твоем счастье?
— Мама, не будем спорить. Все это я знаю. Прости меня. Сегодня мне как-то не по себе.
— Ничего, доченька, пройдет.— Мать погладила Beронику по голове.— Так, говоришь, дала согласие? А когда и как — не говорил?
— Нет... Сказал только, что не хочет тянуть. Скорее всего к Октябрьским праздникам.
Мать задумалась, посерьезнела. Заботы опять навалились на ее седую голову. Казалось, только-только устроила жизнь сына, и вот снова... Душа болит. Ведь еще ребенок, и отдавай в чужие руки. Но что поделаешь? Да и такой случай,., Если б не эта ужасная теснота, бедность... Был бы жив муж — ни за что не согласилась бы отпустить это горькое дитя в белый свет. Что она видела, что умеет? Господи!..
