Никто не уйдет живым - страница 32

Шрифт
Интервал

стр.

– Телефончик-то скажешь? – добавил пассажир спереди.

Когда ей стали ясны коллективные намерения сидевших в машине, Стефани сделала шаг назад.

– Шлюха, – сказал пассажир.

– Съеби, гондон, – крикнула она в открытое окно и заспешила к дому.

Машина тронулась под грохот музыки, включенной, надеялась Стефани, чтобы прикрыть замешательство пассажиров. Она часто использовала этот же ответ в Стоке, порой в такой же ситуации, по пути в колледж и обратно.

Однако неприятные контакты со внешним миром только начинались.

– Ты, значит, тут поселилась?

Голос донесся из двора по соседству с неухоженной живой изгородью дома № 82. Полный мужчина в темном дождевике улыбался ей, стоя у фасада еще одного грязноватого дома. В одной руке он держал черный пакет, который собирался выбросить в резиновый контейнер для мусора.

– Э, да.

Розовое лицо мужчины блестело от дождя под напоминавшим пещеру капюшоном дождевика; широкие бифокальные линзы очков были испещрены каплями влаги и скрывали глаза, которые Стефани скорее ощущала, чем видела.

– Рад видеть, что местечко снова ожило. – Его бирмингемский акцент едва можно было разобрать. – Сынишка, значит, еще тут? Ты с ним?

– Простите, что? Нет. Я только въехала…

– Давненько его не видал. Он болел. Поправился, значит? Так и знал. – Соседу, похоже, больше нравилось говорить или рассказывать самому. Он знающе закатил глаза. – А я думаю, когда он за ум возьмется? Ты, значит, первая?

Что он имеет в виду – первая квартирантка?

– Э… – Стефани тут же поняла, что не хочет, чтобы у мужчины создалось представление, будто она единственная девушка в доме. И она ведь ею не была, правда?

– Нет. Есть и другие. И еще две едут. Переезжают.

Она волновалась, и ей не нравилась слишком знакомая улыбка, которая могла быть и усмешкой, та, на которую она не могла ответить иначе как с опаской.

– Мой парень…

– Рад слышать. Папаша его давно уж отъехал. А он продолжает семейную традицию, да? – мужчина, видимо, счел это замечание по поводу Драча в высшей степени забавным и хохотал дольше, чем стоило; он, похоже, не сознавал, что Стефани не разделяет его веселья.

– Может и заскочу, а, повидаю вас как-нибудь вечерком. Тихо тут было, типа, с тех пор, как его папаша помер.

У нее не было ответа и вообще желания поддерживать эту загадочную и назойливую беседу, и она начала думать, не был ли мужчина сумасшедшим.

– Мне надо идти.

– Пока-пока! Осмелюсь сказать, что буду, типа, впечатлен, если оно так и продолжится.

Стефани не оглянулась. Она поспешила вперед, все еще взвинченная из-за встречи с мальчишками, а теперь еще и озадаченная соседом.

Закрывая дверь дома № 82, она пожелала, чтобы всяческие незнакомцы навсегда оставили ее в покое. Но быстро поняла, что из столкновений сегодняшнего вечера, случившихся не дальше, чем в сотне ярдов от дома, то, что ожидало ее впереди, будет самым странным и зловещим.

Высокий силуэт в конце фойе, мужчина, которого она никогда раньше не видела, не повернул головы, когда Стефани торопливее, чем обычно, вошла в дом.

Мужчина продолжал пристально вглядываться в единственную дверь в конце коридора первого этажа, расположенную по правой стене. Его длинная шея вырастала из неряшливого бурого пуховика, лоб прижимался к кремовой краске. Он, казалось, прислушивался, закрыв глаза, и в то же время создавалось странное впечатление, что он выражает почтение или молится; его долговязое тело было полностью неподвижным.

Стефани подобрала с пола письма. Они были перетянуты красной резинкой. Пусть ни одно из них не могло быть адресовано ей, она просто чувствовала, что должна что-то сделать, а не стоять в неловкой неподвижности.

Она включила свет.

– Здравствуйте, – сказала она, чтобы привлечь внимание мужчины, хотя не была полностью уверена, хочет ли этого.

Мужчина не ответил и не пошевелился. Тот свет, что доходил до него через фойе, явил короткие рыжие волосы, бледную кожу и невероятный рост. На тонкой шее выделялся заостренный кадык, кожа на нижней челюсти была раздражена после бритья и покрыта медной порослью. От длинных ступней, обутых в грязные белые кроссовки, до рыжей макушки его рост, должно быть, составлял шесть футов и семь дюймов, а то и больше.


стр.

Похожие книги