Мыши воевали с чем-то шуршащим. «Полиэтилен. Наверное. Да, должно быть, полиэтилен». Там, внизу, мог валяться пакет из-под продуктов, и мыши, а может крысы – «Даже не думай об этом» – рвали его или что-то другое под половицами. «Да, так лучше».
Шуршание под кроватью стало громче и яростней, и воображение вновь затопило мысли фантазией, что на самом деле это человеческие руки мнут полиэтилен. Она уже готова была сесть и потянуться к лампе у кровати, при свете которой читала перед сном, довольная тем, что быстро нашла новое жилье, когда внезапно все стало хуже, и ею овладел страх, который был бездумным, который был безумием. Потому что теперь в комнату вторгся новый источник шума.
Рядом с ее кроватью, между двумя подъемными окнами, был столик со стулом. На столике стояли ее неразобранные сумки. И оттуда донесся шорох, копошение, будто кто-то рылся в ее рюкзаке. Крашеные доски под ковром скрипели, когда чужак двигался.
За камином рыдала женщина.
Под кроватью пальцы дергали полиэтилен.
Темнота полнилась звуками.
Стефани ничего не могла разглядеть. Воздух был таким холодным, что ее трясло. Она отчаянно хотела дотянуться до лампы, но от этого заскрипела бы старая кровать. А Стефани не хотела издавать звуков, никаких звуков.
«И что мне делать, если я зажгу свет, а кто-то будет там стоять?»
Дверь в комнату была заперта. Ключ остался в замке. «Может, через окно пролезли?» Сможет она встать с кровати и взяться пальцами за ключ, и повернуть ключ в замке, и открыть дверь, и выйти за порог… прежде, чем это настигнет ее?
«Смогу ли я отбиться? Может, мне закричать?»
У нее не хватало сил на крик, не говоря уже о самозащите. Все внутренности ее холодели от страха столь великого, что она вся была сплошь ужас; Стефани окаменела от волос на голове до пальцев на ногах.
Перед глазами мелькали нежеланные картины: кто-то берет мазки ватными палочками; полицейские в пластиковых плащах собирают волосы с ковра; накрытые простыней носилки заносят в машину «скорой помощи» под взглядом женщины в дверях соседнего дома.
Стефани села и потянулась к прикроватному столику. Кровать заскрипела, как старый деревянный корабль.
Копошение в сумках прекратилось.
Она зашарила по столику. Деревянная поверхность была холодна под ее почти не гнувшимися пальцами. Она нашла прорезиненный провод с выключателем, а потом потеряла, почувствовав, как он ускользнул из пальцев в темноту.
Пол заскрипел под направившимися к ней шагами.
Стефани снова попыталась найти провод, но вместо этого наткнулась на металлический стебель лампы. Когда она отыскала провод, ее беспокойные пальцы судорожно нащупали пластиковый выключатель.
Матрас у нее под ногами продавился; кто-то уселся на кровать.
Стефани была уверена, что в темноте чье-то лицо приближалось к ее собственному.
Она включила лампу и обернулась, чтобы увидеть чужака, сидевшего у нее в ногах.
– Боже, боже, боже, черт, черт, о боже.
Стефани сидела в предрассветной тьме, сжимая одеяло у подбородка. Небо за раздвинутыми занавесками стало из черно-синего серым, как макрель. Лампа у кровати была включена. Люстра под потолком тоже. В руке Стефани сжимала телефон, экран которого затуманился от жара ее тесной хватки. Дорожные часы на тумбочке возле кровати тикали, стрелки приближались к шести утра.
Когда она включила лампу, на кровати никто не сидел, и в комнате никого не было. Найдя в себе храбрость заглянуть под кровать, она увидела большие комки сероватой пыли на крашеных половицах, но никакого пакета не нашла. Ключ все еще торчал из замка в запертой двери. Подъемные окна были закрыты и надежно зафиксированы металлическими защелками. Шкаф с облицовкой под грецкий орех занимала только ее одежда. И в том, что ночью кто-то копался в ее сумках, Стефани тоже не могла быть уверена, потому что оставила их расстегнутыми и распахнутыми, когда отправилась в постель.
Царапанье под кроватью, должно быть, унялось, когда зажегся свет, хотя она не могла припомнить точного момента прекращения шума. После того, как она покончила с темнотой, голос в камине тоже утих.
Металлическую решетку и портал камина, выкрашенные толстым слоем черной краски, покрывала пыль. Дымоотвод был шириной всего несколько дюймов. Она повернулась ухом к камину и услышала что-то, звучавшее как далекий ветер, и больше ничего.
