Солдаты лениво переговаривались, врали друг другу, хвастались, незлобливо переругивались. Власов в тени сосен клевал носом и досадливо отмахивался от комаров. Взводный услужливо разжигал ему дымокур, накидывая на красный огонь свежую траву и гнилушки. Грязно-молочный дым полз тяжело к верхушкам дерев. Ловя минуты вялого бодрствования подпоручика, взводный осторожно поучал:
— Нам бы, ваше благородье, рази в эту сторону подаваться?.. Здесь никаких партизанов. Здесь спокойно. Вот ежели за Пьянову через хребты, тамока, может быть, и достигли кого... Неправильное направление дадено командиром...
Власов таращил сонно глаза и, стараясь быть внушительным, отвечал:
— Ну, ну... Начальство, брат, дело знает... Не глупей тебя...
— Да я знаю, что не глупей, а только никакого резону нет нам здесь шарить. Только комаров кормим...
И тут быстро сунулся, уминая траву, топча кустарники, солдат сторожевой: нагнулся к начальству, красное, возбужденно-веселое лицо показал и:
— Вашблагородье! С долинки подбирается к нам кто-то!..
Вскочили, сорвали сон с себя, перешагнули через дымокур. Сразу движенье. Разобрали солдаты ружья из козел. Приказанье. Рассыпались, залегли, притаились. Ждут.
Хлеснуло по ветвям, шарахнуло, запело. Начался обстрел.
Ребята, не заходя в улицу, остановились, посовещались меж собой и сказали Никше:
— Иди-ка ты, дядя, от нас!.. Да лучше всего схоронись где-нибудь. Неровен час, вернутся белые, нагрянут в Никольщину и спустят с тебя шкуру, да не одну.
Удивился Никша:
— Пошто же это хорониться?.. — Но ребята засмеяли его, стыдно ему стало, он и ушел от них.
А они забрали солдата пленного, повернули к поскотине и пошли какой-то своей дорогою.
Подумал Никша: когда еще белые вернутся, можно успеть дома побывать, у соседей потолкаться, — может, и самогонкой где угостят.
Побывал Никша у себя: неприглядно, пусто у него в избе. Кто-то с поветей жерди утащил, четыре жердины хорошие. Ругнулся Никша, разволновался. Обошел соседей, рассказал бабам про мытарства свои. Всюду застал беспокойство, тревогу; везде не до Никши. Горько ему стало — пошел он, как к последнему пристанищу, к Макарихе.
У Макарихи изба на самом краю деревни, так же, как у Никши. Макариха тоже, как и Никша, бобылкой жила. И, как и он же, лекарила, только по бабьей части. Поэтому, может быть, и дружба была промеж них стариковская. Дружба, над которой в деревне посмеивались изгально:
— Вот бы эту пару под венец!.. Наплодили бы они вшей!..
Застал Никша Макариху за суетней какой-то бабьей. Взглянула старуха на него, удивилась:
— Чего это ты, Никон Палыч, ни тверез, ни пьян? Откуда?
Сморщился Никша, разжалобился.
К другу своему, можно сказать, единственному пришел, да и тут смешки да хаханьки.
— Ты бы, Савельевна, с мое перетерпела, так тоже и протрезвилась-бы и опьянела! Да... Чем десны мыть, ты бы угостила. Я с зорьки ни пимши, ни емши. А тут еще мытарств сколько....
Добыла Макариха картошек, хлеба нарушила, насыпала соли горку на стол:
— Кушай...
— Эх, кабы чего-нибудь горяченького! А? — заюлил Никша.
— Нету, Никон... Утресь у Парамоновских остатки допили. Ишь, кумуха какая доспела — боятся все начальства военного... Как Пьянову пожгли, ну и наши трусят.
— Жалко, — вздохнул Никша.
Круто соля хлеб с картошкой, Никша рассказал про свои лесные встречи. И как поведал он про то, что рассказал белым о партизанах, хлопнула Макариха себя по бедрам, закачала головой, застыдила:
— Ах ты, неиздашный какой!.. Что же ты это наделал?! Теперь окружат их, бедненьких, ироды, перестреляют!.. Дурак ты, совсем дурак!..
— Да это не я... — оправдывался Никша. — Это самогон во мне действовал...
— Самого-он! — передразнила Макариха. — Ну, а потом што?..
Рассказал Никша, что было потом.
— Вот теперь ребята наказали, — кончил он, — чтоб, значит, убираться мне, схорониться мне...
— Зачем же? — дивилась Макариха: — Будут тебя партизаны наказывать за подлость твою, или как?..
— Нет... Не от партизан убираться, от белых. Ты, говорят, Никон, уходи из Никольщины, а то белые шкуру с тебя спустят.
Макариха удивленно наморщила лоб:
— Не пойму я, — недоумевала она. — Пошто же тебя белые будут трогать?.. Ну, да ежели ребята наказали, так, стало быть, понимают они, что к чему...
