Николай Некрасов - страница 208
И перед лицом смерти, посреди ужасных физических страданий, та энергия, которая не раз позволяла ему как будто возрождаться из пепла, не оставляла его почти до конца. Некрасов в последний год жизни успел подготовить к изданию и получить отпечатанные экземпляры книжки «Последние песни», куда вошли стихотворения, написанные в 1875–1876 годах, и поэма «Современники». Стихотворения на протяжении 1877 года печатались в «Отечественных записках» и «Новом времени» и по ним, как и по газетным сообщениям, читатели могли следить за течением его болезни. Некрасов пытался даже участвовать в делах «Отечественных записок». До конца борясь за разрешение публикации «Пира на весь мир», он через Боткина добился ее чтения у императрицы. Марии Александровне поэма понравилась, однако ее сочувствие никак не помогло — буквально перед самой смертью Некрасова раздраженный Салтыков был вынужден сообщить ему об очередном запрете его последнего произведения. На новую попытку добиться разрешения на публикацию уже не было времени.
Почти до последних дней Некрасов писал стихи. И оставался верен себе — откликался на злобу дня, на новые политические события: разгон студенческой демонстрации в Казани и страшные приговоры студентам (опять до десяти лет каторги), «процесс пятидесяти» — суд над членами Всероссийской социально-революционной организации. Не прошла мимо его внимания и Русско-турецкая война, объявленная 12 апреля 1876 года; летом стали доходить известия о кровавых сражениях под Плевной и огромных потерях новой российской («милютинской») армии. Откликом на эти события стали стихи «Осень» и «Так запой, о поэт!..». Некрасов даже начал писать большую поэму «Мать». Образ матери, благословляющей сына на смерть, присутствует и в его лирических стихотворениях («Баюшки-баю»). Он работал, когда болезнь на время переставала терзать свою жертву.
Последнее написанное Некрасовым стихотворение, по свидетельству сестры, которой он его продиктовал, — «О Муза! я у двери гроба…». Несмотря на нотку слабости, признание: «Пускай я много виноват», — оно звучит гордо и достойно великого поэта, покидающего своего читателя:
Собственно, всё было сказано и все счеты сведены. Последнее письмо Некрасов написал Суворину, навестившему его незадолго до смерти, 6 декабря: «Спасибо Вам, Суворин. Уже одно, что Вы вспомнили больного и нашли время написать ему несколько сочувственных слов, мне дорого. Я не могу похвалиться здоровьем. Эта жизнь мне в тягость и сокрушение. Но лучше об этом не начинать». Суворин еще раз посетил его 14 декабря, и они простились. Практически сразу после этого болезнь вступила в заключительную фазу. 16-го числа Некрасова последний раз осмотрел Боткин: больной уже почти не говорил. Боткин вышел от него в слезах. Начинались бред, потеря памяти. 26 декабря Некрасов, по свидетельству Белоголового, «поочередно позвал к себе жену, сестру и сиделку и каждой сказал одно и то же слово, как бы «прощайте». Утром 27 декабря умирающий был неподвижен: «Выражение лица покойно, ни один мускул на нем не шевелился, глаза полуоткрыты и устремлены на одну точку; всё тело лежало совершенно неподвижно на спине, и, подошедши к кровати, можно было подумать, что жизнь покинула тело, если бы не движения грудной клетки, да левая рука находилась в непрерывном движении; он то подносил ее к голове, то клал на грудь». В восемь часов вечера началась агония, которую описал доктор Белоголовый: «…дыхание сделалось шумнее и реже, пульс стал исчезать, конечности несколько холоднее, а около 8 1/2 ч. начались последние минуты: дыхание становилось всё реже и реже, рот то открывался, то закрывался, явилось 2 раза судорожное сокращение челюстей, затем небольшой короткий хрип, и всё было кончено».
Похоронили Некрасова 30 декабря согласно его воле — на Новодевичьем кладбище Санкт-Петербурга — новом и дорогом, можно сказать, «модном». Туда от самой квартиры на Литейном незнакомые молодые люди на руках несли гроб с его телом, а Салтыков ворчал, что и похоронить себя Некрасов велел как барин — мало ему «литераторского» Волкова кладбища. Обнародованное после смерти Некрасова завещание многих удивило скромностью оставшихся после него средств — публика ожидала увидеть огромные суммы и долго еще судачила о том, куда они делись.
