Бог есть Любовь. И любовью дышит каждое их слово, ею отмечен каждый их жест. Любовью к родным — близким и дальним, к природе, земле, небу — любовью ко всему миру и к его Творцу.
Клюев явил стройную прекрасную систему идей и ценностей, знаний о природе и мироздании, разработанную самим народом, показал, что народ, создавший свою философию, живёт в строгом соответствии с ней. Люди-труженики согласуют свою жизнь во всех её проявлениях (от строительства храма до пошива одежды) с открытыми ими закономерностями Божественного устройства Вселенной и Земли как её части.
Даже в гениальной «Песни о Гайавате» Лонгфелло сосредоточил своё внимание на описании культуры и быта героев, а не на том, как они осмысливают своё предназначение. Даже Пушкин в том же «Евгении Онегине» не попытался передать философии блестяще описанного им дворянского общества, высшего света.
Клюев открыл глаза миру на то, что народ способен не только создавать материальную и духовную культуру, но самостоятельно осмыслить своё бытиё и мироздание в целом, сформировать своё отношение к любому объекту или субъекту природы и общества. И народная философия — философия более высокого порядка, чем философские доктрины специалистов, ибо она абсолютно жизненна и сопряжена с глубинными процессами Духа и Космоса.
«То, для чего я родился». Эти слова Клюева передал мне Анатолий Яр-Кравченко, когда говорил о «Песни». Неудивительно, что Николай горько печалился впоследствии от сознания того, что не имеет возможности завершить главный труд своей жизни.
* * *
«Песнь о Великой Матери» Клюев писал на протяжении двух лет и в вятской деревне Потрепухино, и в Сочи, куда выезжал в дом отдыха по путёвке Литфонда, будучи уже признанным инвалидом второй группы. Время работы над поэмой совпало с началом новой революции — революции в русской деревне.
Революция эта называлась коллективизацией. И как всякая революция — она включала в себя разнонаправленные потоки, проявления воли государственной власти, воли неуправляемой стихии и дикой кровавой самодеятельности на отдельно взятых участках.
Цель была вполне благородная: выйти из «хлебного кризиса», многократно описанного — «передышка» в виде нэпа уже никак не могла соответствовать новым условиям, страна фактически переходила на военное положение, с 1927-го каждый год ждали начала военных действий. Вовлечь в нормальную жизнь большинство «экономически неэффективных» крестьян — в том состоянии, в каком находилось сельское хозяйство, «экономически эффективными» в деревне могли быть лишь немногие, преимущественно пользовавшиеся наёмным трудом. Наконец, сломать сложившуюся систему социального расслоения в деревне.
В ноябре 1929 года пленум ЦК ВКП(б) объявил о «грядущей ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации». Важно подчеркнуть — «как класса». Никто не объявлял поначалу, что кулаков будут ликвидировать, как людей.
Была образована комиссия политбюро ЦК ВКП(б) под руководством наркома земледелия (ничего в нём не смыслившего) Я. А. Яковлева (Эпштейна). В неё вошли секретари партийных организаций разных крайкомов: А. Андреев, М. Хатаевич (объяснявший в 1933 году: «Понадобился голод, чтобы показать им, кто здесь хозяин. Это стоило миллионов жизней, но мы выиграли»), Б. Шеболдаев, Ф. Голощёкин, И. Варейкис, К. Бауман, а также генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины С. Косиор. Это и были подлинные «герои» начинающейся революции. К началу Великой Отечественной из них остался в живых и на свободе лишь один — А. Андреев. Все остальные получили своё, заработанное по справедливости.
Восемнадцатого декабря комиссия утвердила проект о раскулачивании. 5 января 1930 года политбюро утвердило проект постановления ЦК ВКП(б) «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», а 30 января того же года было принято постановление «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районе сплошной коллективизации».
Даже если учесть все привходящие обстоятельства и насущную жизненную необходимость создания колхозов, всё преимущество которых быстро поняла не только крестьянская беднота, но и многие середняки — темпы происходящего поначалу кажутся совершенно дикими. Однако они перестают такими казаться, если вспомнить о крахе Нью-Йоркской биржи и начале Великой депрессии. Кризис, охвативший весь западный мир, представился мощным трамплином для индустриализации в стране с полностью национализированной промышленностью и плановой экономикой.
