Как не мог и не знать о чисто робеспьеровско-маратовском кличе Зиновьева, оглашённом в газете «Северная коммуна»: «Мы должны увлечь за собой девяносто миллионов из ста, населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить — их надо уничтожить». (А ещё через год с небольшим этот же большевик напишет знаменитые слова, потом приписанные другому историческому персонажу: «Обстановка часто заставляет прибегать к тому, чтобы действительно производить массовые аресты, и случается, что люди сидят без допроса часто невинные. Да, лес рубят, щепки летят; никакого другого средства тут не придумаешь».)
…А стихотворение «Мы ржаные, толоконные…» появилось в другом «пролетарском» журнале — «Пламя», органе Петроградского совета рабочих и красноармейских депутатов, где печатались статьи с характерными для того времени заголовками «Христос-социалист», «Илья Муромец — революционер». Появилось, правда, лишь в части тиража. Из другой части эта «антипролетарская крамола» была решительно изъята.
* * *
Красный террор, объявленный 2 сентября 1918 года, официально был завершён 6 ноября (после расстрела восьмисот человек в Петрограде). А 7 ноября выходит книга Клюева «Медный Кит». В «Пламени» на неё даёт восторженную рецензию Иннокентий Оксёнов под псевдонимом «А. Иноков».
«Клюев весь принадлежит народу, он вышел из народных глубин, из олонецких лесов. В его голосе мы слышим голос мудрой народной стихии, в его поэзии слышится вещая непреклонная воля.
Каждое слово поэта ценно, каждая строчка его — откровение, ибо в поэзии мы соприкасаемся с самыми истоками народного творчества, причащаемся первобытной радости чистейшей народной души…
Революция совершила в душе поэта великий переворот. Прежний певец избяного рая, находивший все радости мира в своем родном углу, окинул теперь острым взором большого художника весь широкий мир и увидел, что все страны, все культуры взаимно проникают друг в друга…
В „Медном Ките“ Клюев встаёт перед нами во весь свой рост большого художника. Народ может гордиться своим поэтом».
«Послом от Кита пришёл я к вам, братья. Воистину он хочет примириться с вами» — такую дарственную надпись сделал Клюев на книге, подаренной Александру Александровичу Богданову (Малиновскому) — теоретику Пролеткульта. Без сомнения — с этой же жаждой примирения «Всемирной Песни» с «чугунными, бетонными» он издавал «Медный Кит» в том же Петроградском совете рабочих и красноармейских депутатов, где выходил журнал «Грядущее»… И получил ответное приветствие — рецензию Павла Безсалько.
«Плавая по бурному океану русской жизни и наглотавшись многих медных и железных вещей, вроде — пулемёта, революции, Ленина, власти советов, республики, коммуны — кит почувствовал тяжесть в брюхе. — Ого! — подумал зверь, — я, кажется, забрюхател „современностью“.
Через известный промежуток, какой определён природой, кит родил.
Но родил вместо „современности“ Божьего ослушника, пророка Иону, проглоченного три тысячи лет назад в морях древней Иудеи.
Вышедши на свет Божий, мученик Иона решил издать книгу под названием „Медный Кит“, чтобы рассказать миру о вещах, виденных им во чреве кита. Книга эта издана Петроградским Советом, вероятно, с научной целью, чтобы знали, как преломилась „современность“ в голове человека, который отстал от жизни ровно на 30 столетий…»
Далее Безсалько, позаимствовавший образ Ионы из клюевских «Избяных песен», с издевательскими комментариями цитировал «Поддонный псалом», «Есть в Ленине керженский дух…», «Уму республика, а сердцу — Матерь-Русь…», «На божнице табаку осьмина…» — и заключал намёком на пресловутую «келью под елью»: «В книге „Медный Кит“ и, что то же — „Еловый скит“ есть немало очень сильных, красивых стихотворений, но они не спасают читателя от тяжёлой улыбки при зрелище того, как автор тщетно силится уберечь от всеразрушающей революции свой древний Китеж-град, своё христианское миропонимание.
„Медный Кит“ — книга нездоровая. Да это и понятно: как можно было автору написать здоровую, ясную, солнечную книгу, когда он пробыл такое продолжительное время в тёмном свалочном месте прожорливого кита?»
