Многое видевший в те дни своими глазами и много слышавший своими ушами Николай Бердяев, изо всех сил стремившийся сохранить «толерантность», столь необходимую «русскому интеллигенту», в частности, в своей работе «Христианство и антисемитизм», — всё же вынужден был констатировать очевидное и неумолимое: «Ненависть к евреям расовая, бытовая, политическая недопустима для христианина, но возможна религиозная ненависть к антихристовой идее еврейства, и в глубочайшем смысле этого слова — она неизбежна… Русский народ должен дать приют избранному народу Божьему, и русский же народ должен всей силой своего духа противиться антихристианской идее еврейства, еврейскому отвержению Мессии Распятого и еврейскому ожиданию иного мессии».
Вот только как сам Бердяев предполагал совместить одно с другим — отсутствие «политической ненависти» с «ненавистью религиозной»?.. Одна органично срослась с другой — и выплеснулась с обеих сторон, но с наиболее зверской жестокостью — именно с еврейской стороны.
Хотелось бы сказать — «а там, во глубине России, там — вековая тишина»… Но эпоха «вековой тишины» во глубине России и в каком бы то ни было её углу кончилась. Страсти кипели и там, где русские коммунисты венчали Христа с Марксом и древними языческими стихиями. Никто этого, естественно, не формулировал, но подспудно чувствовали все — выбор стоит кардинальный. Какой будет Россия, перефразируя Владимира Соловьёва — «Востоком Маркса иль Христа?» — ибо их несовместность, явственно обозначенная Сергеем Булгаковым, изначально понимали вожди и идеологи, но её же какое-то время упорно не желала понимать та самая «масса», которая, по идее, и была движущей силой революции.
А не желала понимать именно потому, что начала справедливости, равенства и свободы были неотделимы для неё от святыни в человеке. И именно это органическое единство в русском существе составляло предмет звериной ненависти многих представителей новой власти, начинавшей помимо переустройства всей жизни страны и народа свой знаменитый «штурм неба».
Социальная и классовая война естественно переходила в религиозную — самую жестокую из всех войн. На этой войне не берут пленных и не оставляют живыми раненых. Начиналась религиозная война власти и её ландскнехтов с частью народа, не желавшей сокрушать своё тысячелетнее мироздание.
* * *
Тридцатого июля 1917 года отец Павел Флоренский писал: «Всё то, что происходит кругом нас, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что, исчерпав себя, нигилизм докажет своё ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе, и тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, к святой Руси… Я уверен, что худшее ещё впереди, а не позади, что кризис ещё не миновал. Но я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу, испорченную едва ли не с XVII века».
То же самое мог бы через год сказать и Клюев, приехавший в Петроград уже в качестве почётного председателя Вытегорской организации РКП(б).
Он приехал с материалами двухтомника «Песнослов», о публикации которого в течение года вёл переписку с хорошо ему известным издателем М. Аверьяновым, обговаривая и условия издания, и гонорар, и оформление. В конце концов, заручившись гарантией Наркомпроса, который изъявил желание издать двухтомник «в целях широкого распространения в народе», объявил Аверьянову, что договор с ним считает недействительным. Одновременно готовил к публикации сборник избранных революционных стихотворений — «Медный Кит».
«Только во сто лет раз слетает с Громового дерева огнекрылая Естрафиль-птица, чтобы пропеть-провещать крещёному люду Судьбу-Гарпун.
(Страфиль-птица — по преданиям славянской мифологии — всем птицам мать, укротительница бурь, спасающая под своим крылом землю от бед вселенских. — С. К.)
И лишь в сороковую, неугасимую, нерпячью зарю расцветает в грозных соловецких дебрях Святогорова палица — чудодейная Лом-трава, сокрушающая стены и железные засовы. Но ещё реже, ещё потайнее проносится над миром пурговый звон народного песенного слова, — подспудного мужицкого стиха. Вам, люди, несу я этот звон — отплески Медного Кита, на котором, по древней лопарской сказке, стоит Всемирная Песня».
