«По характеру он скорее был конституционным монархом и не соответствовал своему времени…». Русский министр иностранных дел Извольский: «Различие темпераментов у обоих просто шокировало. Вильгельм воздействовал на царя своим необузданным характером, а тот не мог ему противостоять. При этом государь насквозь понимал комедиантскую манеру поведения Вильгельма. Тем не менее всегда нервничал, если Вильгельм находился поблизости».
Бессменный французский посол в Петербурге Морис Палеолог имел достаточно поводов наблюдать обоих императоров, особенно русского:
«Вильгельм был крупнее и вел себя величественнее Николая. Вильгельм любил импозантные выступления, театральные позы. На каждый случай они тщательно репетировались. Обожал внушительные, с помпой, выходы, явно склонялся к фанфаронству. Он располагал к себе подкупающей смышленостью и часто прибегал к блистательной риторике. В то же время отличался импульсивностью, бывал вспыльчивым и сварливым. Обожал парады, всевозможные празднества и спортивные состязания — для разнообразия и как возможность очередной раз пощеголять в другом одеянии.
Николай при небольшом росте был атлетически сложен. Спорт — ходьба, парусные гонки, теннис, верховая езда, велосипед, плавание — удовлетворял его потребность в физической деятельности. Никакая помпа, никакая сенсация для него не имели значения. Николай не был ослепителен. В самых торжественных случаях он надевал мундир полковника сообразно чину, в который его произвел отец. И в поведении, и по характеру он был скромен, спокоен, прост, добросовестен, даже застенчив, однако умел, если требовалось, быть остроумным и очаровательным, а иногда и сердитым. Он был неглуп и открыт, но не обладал особой дальновидностью или оригинальностью. Вид у него был такой, словно он не сумел поставить свои способности себе на пользу».
В то время как Вильгельм проявлял самые разносторонние интересы и без труда мог рассуждать о любом виде искусства, Николай интересовался в основном историей и военным делом. Оба государя отличались набожностью. Однако набожность Николая была глубокой, пронизанной мистицизмом православия, тогда как у немца она была респектабельной, такой, какую правоверные почитают хорошим тоном. Религиозность также отвечала его склонности к фатализму, уверенности, что все в руке Божьей и что Бог неусыпно следит за исполнением долга верующими.
Поэтому Вильгельм терпимо относится к другим религиям, даже к исламу, в том числе и к евреям, которым отдает должное в сфере искусства и интеллектуальных занятий. К сожалению, в оценке своей роли и Вильгельмом, и Николаем преобладает преувеличение «дарованной Божьим промыслом» самодержавной власти. В то время как Вильгельм не упускает случая подчеркнуть это обстоятельство, для Николая оно само собой разумеется и даже не стоит упоминания. Между тем самодержавие Вильгельма фиктивно: его конституция с рейхстагом и партийной системой делает попытку сопоставления немецкого самодержавия с русским абсурдной. Кроме того, по сравнению с королями Баварии, Саксонии и Вюртемберга, великими герцогами Гессена, Мекленбурга и Бадена германский император лишь первый среди равных, и они вовсе не считают себя вассалами кайзера или короля Пруссии.
Обоих объединяет ярко выраженная склонность к мистике, которая для русского склада ума столь же характерна, сколь и для немецкого. Как Николай уверовал, что Распутин обладает неземным, «божественным» даром, так и Вильгельм держит придворного, занимающегося оккультизмом и переселением душ, за что прозван «Калиостро немецкого императора». Правда, этого субъекта удалили от двора еще в 1908 году, тогда как Распутин держался до 1916 года, пока его не убили и причиненный им ущерб уже невозможно было возместить.
Поразительны различия в стиле работы обоих императоров, хотя объем деятельности вполне сравним. Вильгельм, если верить его камергеру фон Цедлицу, долго спал, часами завтракал, затем два часа выслушивал доклады, а после обеда находил время еще вздремнуть.
Николай, напротив, вставал рано и трудился допоздна, за день через него проходило несколько сотен документов, которые он должен просмотреть и подписать, а потом еще являлись министры и другие посетители. Нечему удивляться — самые незначительные решения в империи, населенной ста пятьюдесятью миллионами душ, вправе принимать только царь. Между тем записи в дневнике свидетельствуют, что он находит время для регулярных прогулок, правда, спать днем у него не получается.
