– Что вам угодно?
– Мы пришли хлопотать за нашего друга и товарища, недавно арестованного – Гумилева.
– Кого-с? Гумилевича?
– Николая Степановича Гумилева, известного русского поэта.
– Не слыхал о таком.
Председатель ПетроЧК оказался неожиданно словоохотливым. Добрые четверть часа он нес какую-то околесину («Бывает-с, и профессора, и писатели попадаются. Что прикажете делать? Время такое-с… Я его дела не знаю, но, поверьте, что здесь может быть и не политика-с. Должностное преступление, например, или растрата денег-с…» и т. п.), потом, наконец, телефонировал куда-то – и моментально посуровел:
– Предъявите-ка ваши документы, граждане!
Повертев в руках удостоверения, Семенов усмехнулся:
– Ну и что вы беспокоитесь? Если уверены в невиновности – так и ждите товарища вашего у себя через недельку-другую. И беспокоиться нечего, раз так уверены! Следствие производится. Скоро закончится. В месячный срок следователь обязан предъявить обвинение. У нас это строго теперь. В месяц не предъявил, – Семенов хлопнул ладонью по столу, – сам в тюрьму. У нас теперь приняты самые строгие меры к охране гарантии прав личности… да-с к охране гарантий прав личности. Строго-с!
«Мы ушли раздавленные, – вспоминал Волковысский. – Ведь, в сущности, ничего не было сказано. А в этом «ничего» душа чуяла бездну». Тем временем в фотоателье Наппельбаумов среди участников «Звучащей раковины» ломала руки Анна Николаевна Гумилева:
– Знаете, Николаю Степановичу разрешили принести передачу. Но я не могу пойти туда. Это может плохо… отразиться на мне. А вот вы, это другое дело, правда? Вам же можно носить ему передачу!..
Ида Наппельбаум молча взяла протянутый сверток; ее вызвалась сопровождать Нина Берберова. Через долгий час обе вернулись – передачу приняли. Вскоре из камеры № 77 удалось получить еще одну весточку с благодарностью за посылку и просьбой не беспокоиться: «Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы». Однако тревогу было уже не унять. «Все заметались, – писал Волковысский, – подняли на ноги все «связи», телеграфировали в Москву. Неизвестно откуда ворвался слух, связавший два имени – Таганцева и Гумилева. Гумилев – в заговоре?! Нелепость! Но в этой нелепости вся безысходность ужаса. Гумилев будет расстрелян? Невероятно! Но чем невероятнее, тем ближе к правде». Лазарь Берман в отчаянье признался Одоевцевой в том, что завербован Гумилевым в подпольную «пятерку»:
– Что же мне теперь делать?! Бежать?
– Но ведь Вы сказали, что о вашем участии в «пятерке» было известно только Николаю Степановичу?
– Да.
– Так зачем же Вам бежать? – удивилась Одоевцева. – Сидите себе тихо, никто Вас не тронет.
Как раз в это время на Шпалерной следователь Якобсон приступил к Гумилеву с новым допросом. На этот раз следователь был не один: в допросной комнате за его спиной маячил некий симпатичный юноша, чрезвычайно оживленный и внимательный – так и впился в Гумилева взглядом, задорно посверкивая глазами. А Якобсон между тем сосредоточенно пытался загнать подследственного в тупик:
– Таганцев определенно показал, что Вы предлагали и Герману, и Шведову вывести на улицу некую группу интеллигентов, если в Петрограде вспыхнет восстание.
– Это были только общие рассуждения. Я говорил и «Голубю», и «Вячеславскому», что если вдруг оказался бы на улице, в толпе, во время начала мятежа, то, конечно, не стал бы прятаться в подворотни. Возможно, мне удалось бы даже собрать и повести за собой кучку каких-нибудь прохожих, пользуясь общим оппозиционным настроением. По моему мнению, это единственный путь, по которому совершается переворот, а вся подготовительная работа бесполезна и опасна.
– Но Вы говорили Шведову, что согласны, если возникнет надобность, помочь в составлении прокламаций?
– Да, я говорил, что был бы, вероятно, способен написать некое воззвание в стихах.
– И что же Вы написали?
– Ничего не написал. Все эти разговоры были просто легкомыслием с моей стороны. Кроме того, после падения Кронштадта я резко изменил мое отношение к Советской власти и особенно отношение к Красной Армии.
Это было правдой – Якобсон для верности еще раз справился в лежащей на столе папке. В допросном листе Таганцева стояло:
