Как утверждала Леонора, в квартире побывали "неизвестные". Времени на тщательный обыск было достаточно, правда, и без него все сразу стало ясно: в шкафу лежали машинописные страницы с текстом мемуаров, здесь же были и магнитофонные пленки с записью голоса отца.
В тот день, по словам Лоры, исчезли только два листа использованной копирки. Понятно, что "гости" старались не оставлять следов. Однако наблюдательную Леонору им провести не удалось.
11 июля, утром, Леонора шла домой. Возле дома ее ждали. Подошли трое, предъявили документы. Особенно не церемонясь, усадили в стоявшую неподалеку от дома "Волгу". Двое сели по бокам, третий - рядом с шофером. Ее привезли на Лубянку и сразу - на допрос. Первый, беглый, судя по всему, ознакомительный. Леонора ничего не скрывала: "Да, печатала мемуары Хрущева. Разве это запрещается? Что тут противозаконного?"
Потом все вместе поехали к ней домой. Устроили тщательный обыск, впрочем, не предъявив ордера и не пригласив понятых. Забрали и магнитофонные пленки, и напечатанные страницы. Протокола обыска никто не составлял. И тут же вернулись обратно в КГБ, теперь уже к Титову и Расщепову.
Допрос Леоноры вел Расщепов. Он не считал нужным сдерживаться и сразу заявил, что она, очевидно, не понимает, что участвует в заговоре против Советского государства, и ей это так просто не обойдется. Она, сказали ей, должна была немедленно прийти и доложить, что ей предложили печатать антисоветские материалы! А вместо этого она позволила втянуть себя в антисоветскую деятельность.
Вот какой букет обвинений обрушили на голову бедной женщины! Через пятнадцать лет после ХХ съезда КПСС ее обвинили в антисоветской деятельности только за то, что она печатала воспоминания бывшего Первого секретаря ЦК КПСС! Чудны дела твои, Господи...
В результате этого "свидания" у Леоноры случился нервный шок, и еще долго она не могла успокоиться.
Через несколько дней в Москву вернулся последний из действующих лиц Вадим Трунин. О его приезде мне сообщили из... КГБ. Я позвонил к нему утром, поднял с постели. О происшедших событиях сообщать не стал, только условился, что заеду. Он жил в районе Варшавского шоссе, в пустовавшей квартире своего друга, кинорежиссера Андрея Смирнова.
Приехав, я рассказал ему о событиях последних дней и в заключение сказал, что заберу папки, поскольку обещал сдать их на хранение в КГБ. Я был вынужден повторить объяснения Виктора Николаевича: мера временная, после выздоровления отца все отдадут и мы вернемся к прерванной работе. Своим словам я не очень верил, а Вадим только скептически хмыкнул - мол, жди, чтобы они тебе отдали.
- Впрочем, материалы - твои, хочешь - забирай, - он не стал ни спорить, ни отговаривать меня.
Собрали папки, и я отвез их Расщепову. Отдельной расписки за них я не получил - он сослался, что эти материалы упоминаются в предыдущей. Правда, там не указывалось количество страниц. Настаивать я не стал, ведь это были копии. Хотелось со всем этим кошмаром поскорее покончить.
Но оставался еще вопрос о моей пленке.
Евгений Михайлович извинился, сказав, что у него очень много работы и ее еще не прослушали. Он попросил меня подождать, обещав, что вернут ее в ближайшее время.
- Что ж вы столько тянете? - рассердился я. - Сделайте копию и слушайте сколько хотите. Снять копию несложно.
Это тема явно заинтересовала Расщепова, и он спросил меня, насколько легко снимается копия с магнитофонных пленок.
Я понимал, что он неспроста интересуется моими знаниями в этой области, и ответил, что дело это нехитрое. Надо только иметь два магнитофона и время. Понятно, что на копирование уходит столько же времени, сколько на запись. Другими словами, для снятия копии с пленок отца мне понадобилось бы около 300 часов. В условиях прессинга и неослабного наблюдения я этого незаметно сделать не мог. Я сильно надеялся, что Расщепов сделает именно этот вывод.
На самом деле я затрачивал на копирование значительно меньше времени, переписывая на максимальной скорости и одновременно на обе звуковые дорожки. Это приводило к ухудшению качества записи, текст распадался на фрагменты, но тогда мне и в голову не приходило заботиться о таких "мелочах".
