- Вы понимаете, мы выполняли свой долг. Это опасные люди, - повторил он.
Я кивнул.
- Пленки, если на них нет ничего недозволенного, мы вернем им завтра утром проявленными, а вам я позвоню на днях, - голос его стал тверже. - Прошу вас не приглашать их ни под каким видом к себе домой. До свидания.
Я вернулся в номер. Приятель мой торопливо попрощался и ушел. Подавленные, мы уселись вокруг стола. Не знаю, кто из нас был расстроен больше. Я стал успокаивать Харвеев, плести, что-де у всех бывают ошибки. Службы должны выполнять свои задачи, но могут и ошибаться.
Видимо, мои слова звучали не очень убедительно. Да и вид оставлял желать лучшего. Харвей, в свою очередь, стал успокаивать меня:
- Господин Хрущев, я проработал несколько лет в Перу. Видел там и не такое. Вы не переживайте. Я понимаю, вы не хотели бы огласки, ручаюсь вам, я не буду дома делать никаких сообщений для прессы.
Огласки я действительно не хотел и благодарно улыбнулся. Постепенно мы успокоились, но Харвею не сиделось в номере.
- Мне противно прикасаться к этим вещам. Давайте уйдем отсюда. И ваша мать и сестра... Ужасно, что им надо прийти сюда. Давайте перенесем встречу к вам на квартиру, - попросил он.
Я помнил прощальные слова Евгения Михайловича: "Ни под каким видом..." Нарушить их я не смел ни под каким видом, а потому промямлил:
- У меня там не прибрано, и мама собиралась приехать сюда. Давайте не менять планы.
Он все понял, грустно улыбнулся одними глазами.
До приезда мамы мы просидели молча. Каждый думал о своем. Последние разговоры с мамой и Леной прошли скомканно, во всяком случае, мне так показалось. Мысли мои были заняты недавним происшествием. О "гостях" мы не говорили. Не рассказывал я о визите и потом, не желая зря волновать близких, неприятностей и так хватало. И отец, и мать, и сестра ушли из жизни, так и не узнав о происшедшем тогда.
Перед расставанием Харвей напомнил, что хорошо бы сделать в его лаборатории еще один анализ крови, и попросил переслать кровь с оказией.
Наутро мы с Витей провожали гостей. Пленки, как и обещал Расщепов, Харвеям утром вернули проявленными, "испортив" только одну, отснятую на даче у отца.
Хозяйственный и педантичный Витя тщательно запаковал самовары, чтобы они выдержали неблизкую дорогу.
Но не тут-то было.
На таможне чемоданы Харвеев вывернули буквально наизнанку. Их начали трясти в общем зале, потом увели куда-то, наверное, для обыска. В старом Шереметьевском аэропорту всю процедуру досмотра было хорошо видно через решетчатую загородку, разделяющую зал. Самовары нам вернули, сказав, что без сертификата Министерства культуры их не выпустят. Необходимо заключение о том, что они не представляют художественной ценности.
Издерганные и измученные, Харвеи наконец вздохнули с облегчением и, помахав нам на прощание, отправились к самолету. Для них "русское приключение" кончилось. Теперь дома они смогут все это в красках описывать друзьям, сравнивая полицейские приемы в Южной Америке с российскими. А у нас оставались еще незаконченные дела. Надо было найти способ передать Харвею кровь на анализ.
Сначала все казалось простым. В начале декабря в Вашингтон улетал Юлий Воронцов, бывший сокурсник Серго Микояна, а в то время заместитель советского посла в США Добрынина. Я с ним был в некоторой степени знаком. Воронцов охотно согласился выполнить мою просьбу. Тем более что он принимал участие в организации поездки Харвеев в Москву.
Неожиданно возникли осложнения. Жена Воронцова Фаина встревоженно и удивленно сказала мне буквально накануне отъезда:
- Небывалое дело! Нас специально собрали в МИДе и предупредили: ни у кого не брать передач в Штаты. Не знаю, что и делать.
Правило, запрещающее перевозить посылки от третьих лиц, существовало всегда, но на него обычно смотрели сквозь пальцы. В чем тут дело, мне в отличие от Фаины стало понятно сразу - ведомство Расщепова ставило новый барьер. Имелись в виду не передачи от третьих лиц, а конкретно от меня, поскольку анализ крови мог быть только предлогом, а там...
Мне все же удалось убедить Воронцовых. Термос с кровью они взяли, и он попал по назначению.
