— Если желаете знать, это Ник Блю виноват. Захотел бы, еще месяц назад исполнил ритуальный танец, и был бы нам дождь! Да черта с два! От него не дождешься.
Все засмеялись, кроме Ника Блю. Он сидел прямой, серьезный и степенный, пускал дым из ноздрей, и в клубах дыма остро поблескивали его глазки. Бен Уортингтон-младший с притворным гневом произнес:
— Вздумал отнять у нас назад свою землю, вот что он затеял.
Джим Миллет хлопнул по стойке рукой.
— В самую точку угодил! Этот краснокожий чёрт хочет всех нас разорить и снова огрести свое наследственное достояние. — Он принялся жевать торопливо, как кролик.
— Джим, — сказала Кэлли.
Но шутка всем понравилась, они не унимались.
— Нику Блю пальца в рот не клади, — сказал Бен Уортингтон-младший. — Он слов даром не тратит, он думает. — Бен постучал себя пальцем по виску.
Двое сидевших у стойки шоферов, не оборачиваясь, ухмылялись.
Лу Миллет сказал:
— Полегче, Бен, ты уж очень на него насел. — Но и он улыбался. Сейчас даже Лу Миллет был способен зайти дальше, чем сам бы мог предположить в другое время.
Джим сказал:
— Спорим, ты не заставишь его плясать. Давай пари — его никто не заставит.
Шоферы обернулись и смотрели на Ника, улыбаясь. Ник, по обыкновению, сидел, как деревянный, не двигаясь, шевелились только его щеки, когда он затягивался сигаретой.
И тут внезапно все встали: Джим Миллет, и Бен Уортингтон-младший, и альбинос, работник с фермы Эмери Джонса, а сидевший неподалеку от кассы шофер смотрел и улыбался, будто тоже подумывал к ним присоединиться.
Кэлли поджала губы.
Ник курил спокойно, словно он оглох, а когда они сгрудились у него за спиной, кривляясь, как обезьяны, он положил сигарету и еще шире расправил плечи.
— Ну, хватит, — сказал Лу Миллет.
Старик Джадкинс смотрел равнодушно, словно видел все это множество раз.
— Эй, Ник, — сказал Бен Уортингтон-младший. — Может, все-таки смилостивишься над нами?
Ник отвернулся, как от надоедливой мухи, и ни единая морщинка не прорезала его желтовато-коричневый низкий и широкий лоб, а в зале стало тихо, так тихо, что казалось, будто даже ветер за окном затаился и ждет, что будет. И вдруг все кончилось, без всякой видимой причины. Все хохотали — улыбался даже Ник Блю, — а они хлопали его по плечам и хвалили: молодчина, черт возьми, понимает шутки, а потом вернулись к стойке и, продолжая смеяться, расселись по табуретам. Кэлли облокотилась о стойку. Вдруг она сказала, будто обращаясь ко всем сразу:
— А что стало с Козьей Леди?
Посетители сосредоточенно задумались. Что с ней стало, никто не знал.
— Как вам кажется, она сможет его когда-нибудь отыскать, вот так, вслепую?
Никто не знал и этого.
В тот же вечер попозже (Джимми не спал, как думали родители, а притаился в темноте на лестнице) Кэлли сказала:
— Генри, я видела Саймона Бейла.
— Что? — спросил он.
Кэлли нахмурилась и на мгновение подумала, что ей, возможно, это только померещилось.
— Привидений не бывает, — сказал Генри. — Что ты придумываешь, не дай бог, Джимми услышит.
У Кэлли к горлу подступила тошнота, и стало чудиться несуразное: будто стоит ей повернуть к окну голову, и она увидит там Саймона, его землистое лицо на темном фоне гор. Но она знала: Саймона там нет, и, желая доказать себе, что знает это, она не поворачивалась к окну.
— Он хочет нам что-то сказать, — продолжала она. И тут же подумала, что вовсе это не так, ничего он им сказать не хочет.
— Он с тобой говорил? — спросил Генри. Сощурился, думая. Потом сказал:
— Кэлли, тебе это приснилось.
Кэлли взвесила в уме его слова.
После долгого молчания, как будто случайно, будто вовсе и не собираясь произносить это вслух, он спросил:
— Что он нам хочет рассказать?
— Значит, ты его тоже видел?
— Нет. Конечно, нет.
Округлая белая боль шевельнулась у нее под ключицей.
— Ты как сама считаешь: что он нам хочет сказать?
— Не знаю.
После этого они долго молчали. Наконец Кэлли заговорила, взволнованно и торопливо:
— Все очень просто. Он был скверный человек, и сейчас он мучается там. Все эти несколько недель, которые он у нас прожил, он раздавал нашим посетителям брошюрки и запугивал Джимми россказнями о дьяволе, а сейчас, когда он там, ему все стало ясно. Он боится, что направил нас по ложному пути. Ведь его учение неправильное.
