— Кэлли, — храбро выпалил он сразу же, но тут у него задрожали поджилки, и он спросил лишь: — Ну, как он там?
— Да как будто ничего, — ответила она. — Точно не знаю.
Кэлли шила, сидя в столовой. Весь пол усеивали лоскутки.
— Они с Джимми просто неразлучны, надо отдать ему должное. — Кэлли нажала на педаль, машина зажужжала, и Генри подождал, пока наступит тишина.
— Что ты имеешь в виду?
— Да понимаешь, — сказала Кэлли, — Джимми сразу так к нему привязался. Теперь не надо беспокоиться, где он. Саймон — все равно что круглосуточная няня.
Генри принужденно засмеялся: опять екнуло сердце при мысли о деньгах, которые, как думает Кэлли, тихо-мирно лежат себе в банке. Он глотнул.
Она продолжала:
— Правда, не могу сказать, чтобы мама так уж всем этим была довольна.
Генри вдруг с волнением подумал, что еще не поздно аннулировать чек. Или по крайней мере оформить плату в рассрочку. Он покрылся испариной.
— Что ж, хорошо, — пробормотал он. И улыбнулся бледными губами.
— Что хорошо? — Кэлли обернулась к нему. — Что мама недовольна?
Генри вытирал о брюки вспотевшие ладони.
— Я о другом, — ответил он.
Кэлли пристально посмотрела на мужа, но допытываться не стала. Она уже привыкла, что он всегда все понимает по-своему, к тому же тут едва ли стоило выяснять, что к чему.
— Ну, во всяком случае…
И в этот миг сверху из спальни Джимми раздался пронзительный крик. Генри кинулся к лестнице за дверью кухни. Джимми снова закричал.
Когда Генри вбежал в спальню, Джимми сидел в кроватке и дрожал, словно лист на ветру. Генри схватил его на руки, и ребенок прижался к его груди.
— Больно, — плакал он. — Болит!
— Что болит? — крикнула Кэлли, выглядывая из-за плеча Генри.
Но Джимми уже успокоился, утих. Он не был похож на больного.
— Ничего особенного, — сказал Генри. — Приснилось что-нибудь. Теперь все в порядке, а, Джимми? — Сердце Генри гулко бухало в груди.
Кэлли склонилась к лицу мальчика.
— Что тебе приснилось, Джимми?
Джимми тем временем уже засыпал.
— Ну, ты видишь, правда, все в порядке, — негромко сказал Генри. — Ребятишкам в этом возрасте часто снятся кошмары. Вот уже все и прошло.
Встревоженная Кэлли поцеловала Джимми в щечку, погладила по спине, и Генри осторожно уложил ребенка. Кэлли долго стояла, облокотившись о кроватку, и смотрела на малыша. Потом она повернулась к Генри — в темной комнате ее лица не было видно, только белело светлое пятно. Она сказала:
— Генри, я боюсь.
— Чего? — спросил он раздраженно.
— Ну, откуда мне-то знать? — ответила она. — Боюсь, и все. Нет, правда. А ты не боишься?
Он посмотрел мимо нее в окно на силуэты сосен, выраставшие из тумана. Было тихо, как всегда, когда спускается туман, словно вокруг все вымерло. Туман еще не дополз до сада. Луна светила ярко, и, если бы кролики забрались сейчас в огород, Генри увидел бы их.
«Да нет, — подумал он, — я тоже, конечно, боюсь». Он хотел вспомнить, что такое говорил ему как-то Джордж Лумис? Это было не здесь, а в Ютике; они приехали на автомобильные гонки. Генри рассказал о том, как он волновался, когда у Джимми были судороги, и Джордж Лумис — тот самый Джордж Лумис, который живет один и упорно отстаивает свое одиночество от любых посягательств, и когда-нибудь умрет в сарае, может быть, и тело его найдут лишь через две-три недели, — сказал:
— Вот, берешь на себя ответственность и говоришь себе, что ты горы перевернешь, чтобы оградить от беды свое любимое дитя, или женщину, или кого-то там еще, но, обещая себе все это, ты упускаешь из виду одну вещь.
— Какую? — спросил Генри.
Джордж Лумис, привалившись к рулю, пристально вгляделся в темноту за ветровым стеклом и ответил:
— Что это не в наших силах.
— Оттого мы и обращаемся к богу, — сказал Генри со смешком.
Джордж Лумис тоже засмеялся, смехом убийцы.
6
В ту же ночь, часа через два после того, как наверху заплакал Джимми, Генри сидел за кухонным столом, приводя в порядок конторские книги. Время было позднее. Обычно он, согласно предписанию врача, старался к десяти быть в постели, но сегодня он чувствовал, что не уснет. Сейчас, когда он вспоминал свою поездку в Слейтер, его от ужаса бросало в жар. Даже без малейшей пышности — если все будет сделано так скромно, как только возможно (старик Уигерт был, казалось, глубоко удручен таким указанием), это облегчит его счет в банке на добрых шестьсот долларов. Генри не представлял себе сейчас, как он мог на такое решиться. Пот струйками стекал по груди, и чем больше он думал, тем немыслимее ему представлялось то, что он сделал. Ну был бы он хоть одиноким, не имел семьи. До женитьбы ему нередко случалось совершать шальные поступки. Может быть, он слишком долго прожил холостяком. Дьявольски трудно менять весь жизненный уклад, когда тебе за сорок.
