Брошюры Саймон держал у себя на конторке, скромно пристроив их рядом с регистрационной книгой. Их никто никогда не брал. Иногда движимый наитием — уловив в глазах какого-нибудь гостя искру человечности, — Саймон робко совал одну из брошюрок в протянутую за ключами руку. Порой он даже отваживался пошутить, хотя смеяться грешно. «Вот вам ключ», — произносил он и неестественно улыбался, словно ему рот растягивало тиком. Когда выбиралось свободное время, Саймон читал, всегда одну и ту же книгу. Он водил по строчкам черным квадратным пальцем и шевелил губами не только потому, что был необразованным, даже полуграмотным человеком, но и потому, что читал с особой сосредоточенностью. Точно так же он читал «Дейли ньюс», методично, начиная от первой страницы и колонка за колонкой двигаясь к последней, ничего не пропуская даже тогда, когда ему попадались объявления или один из двух комиксов, которые печатала «Дейли ньюс»: «Майор Хупл» и «Лихой кузнец». Много ли он понимал из прочитанного и как его истолковывал на свой мистический лад, одному богу ведомо. Поскольку, прочитав начало статьи на первой странице, он никогда не приступал к ее продолжению, помещенному на четвертой, прежде чем доберется до него колонка за колонкой по своей систематической методе, чтение едва ли захватывало его. Тем не менее уже чуть ли не сорок лет он изо дня в день читал газету, что, во всяком случае, свидетельствовало о постоянстве его привычек — достоинство немаловажное. Иногда во время чтения его губы плотно сжимались, порой кривились — его подобострастная улыбка давно уже и вправду стала нервным тиком и можно было заподозрить, что Саймон кривит губы в гневе или в раздражении. (Вспомним, как читает газеты Джордж Лумис, который моложе Саймона на двадцать лет, но похож на него больше, чем согласился бы признать любой из них обоих. Джордж тоже — поздно ночью, в своем большом пустынном доме — читает их, колонку за колонкой, правда, он не тратит времени на рассказы, объявления и, конечно, комиксы — исключая полуголых дамочек из «Кузнеца», — и пока он читает (левая нога закинута на правое колено, на ней — газета, в левой, единственной, руке — сигарета, и он нервно постукивает по ней большим пальцем), он все время болезненно морщится — его возмущает все, что попадается ему на глаза, начиная с махинаций демократов и кончая глупостью наборщиков. Вспомним для сравнения, с другой стороны, как читает газеты Генри Сомс, когда в «Привале» нет посетителей и ему не с кем разговаривать. Он расстилает на столе газету — чашка с черным кофе стоит на ее левом верхнем углу, чтобы газету не сдуло ветерком от вентилятора, жужжащего на полке, — опирается широко расставленными руками о стол и просматривает заголовки, подавшись вперед всем своим грузным телом, водя головой то туда, то сюда, как человек, решающий картинку-загадку, и выбирает таким образом, что будет читать сначала. А потом он приступает к делу, и продолжения разыскивает сразу же, и иногда улыбается или хмыкает, а иногда зовет: «Кэлли, вот, послушай!» — и читает вслух. (Кэлли Сомс этого терпеть не может.) Если международные события огорчают или озадачивают его, он спешит поделиться с любым посетителем, зашедшим в зал перекусить или остановившимся набрать бензину, и при этом всегда исходит из убеждения, пусть и не подкрепленного доказательствами — просто оно у него в крови, — что, как бы предосудительно ни вели себя демократы или отдел Бюро сельского хозяйства, в их действиях должен быть заключен какой-то здравый смысл. И он доискивается в конце концов до этого смысла, находит рациональное зерно даже в самых неприемлемых взглядах (хотя какой логикой он руководствуется, понятно одному лишь Генри Сомсу и господу богу, а часто только господу богу), и уж после этого любое высказывание, продиктованное этими взглядами, хотя он может с ними и не соглашаться, находит в его сердце отклик, как телевизионная передача «Заглянем в наше завтра» — в сердцах сельских жительниц.
— Дурень ты несчастный, — твердит ему Джордж Лумис. — Не забывай, что человечество к прогрессу движет подлость в чистом виде.
