— Не могу сказать, — ответил он. — Вам повезло, чудесный день сегодня.
Он махнул рукой в сторону окон в конце коридора. В потоке солнечного света, вливавшегося сквозь ромбовидные стекла, блестели белые и коричневые плитки пола и зеленели листья растений в горшках над столом дежурной.
Генри старался стоять неподвижно — рука доктора по-прежнему лежала на его плече. Он спросил:
— Значит, это произойдет сегодня, вы думаете?
— Все в свое время, — сказал доктор. — Не надо волноваться. Все будет отлично, я тоже это пережил. — Он подмигнул как-то по-женски, стиснул Генри на прощанье плечо и ушел, ставя ступни носками врозь, откинув голову назад и слегка набок.
Генри снова вошел в палату. Он напряженно замер, вжавшись пятками в пол, сунул в карманы брюк кончики пальцев, пережидал, когда ее отпустит боль. Потом сел возле кровати.
— Кэлли, бедная моя, — сказал он.
Она нахмурилась, взглянула ему в глаза так, будто он чужой, и отвернулась.
Он долго смотрел сбоку на ее лицо, на линию, очерчивающую подбородок, и испытывал чувство неловкости, вины; такое чувство томило его, бывало, когда он просиживал целые дни у окна закусочной, а мимо шли автомашины, грузовики, автобусы, проносились, сверкая на солнце, и не останавливались. Он почему-то чувствовал себя неловко, будто это по его вине машины не сворачивают к «Привалу», но потом наступал вечер, время ужина, и появлялись посетители — шоферы, или, к примеру, Джордж Лумис с рассказами о военной службе — бывали времена, когда он приходил по четыре, по пять раз в неделю, возможно, оттого, что ему очень уж одиноко жилось в его большущем старом доме, — или Лу Миллет со свежими сплетнями… или иногда Уиллард Фройнд. Уиллард-то теперь уж не бывает. Генри сцепил пальцы и опустил глаза. Кэлли сделала вид, будто уснула.
В семь вечера пришел док Кейзи, принес кофе и бутерброды.
— Генри, ты выглядишь хуже, чем она, — сказал он. Док усиленно таращил глаза, словно он от этого лучше видел, и, взглянув на сетку красных прожилок на его белках, Генри поспешно потупился. — Небось за целый день куска во рту не было.
— Со мной все в порядке, — ответил Генри.
Док, не обращая на него внимания, взял Кэлли за руку и, на нее тоже не обращая внимания, стал считать пульс, а сам косился на дверь, будто опасался, что его выгонят, если застанут за этим занятием. Кэлли вдруг крепко сжала губы, и док Кейзи взглянул на нее, а потом скользнул рукой под одеяло и потрогал ей живот.
— Что-то мало опустился, — сказал он, адресуясь куда-то в пространство. — Похоже на то, что называют первичной родовой слабостью, а может быть, ригидность шейки. — Он взглянул на Генри. — Говорил ты Костарду, что у нее плохая свертываемость крови?
Генри кивнул.
— Он сказал, что даст ей какой-то витамин.
Док Кейзи сердито насупился и снова бросил взгляд на дверь.
— Если не забудет. Им здесь все пациенты на одно лицо. Ешь бутерброды, Генри. — Он обернулся в сторону Кэлли и крякнул. — Потерпи, девочка. Уговори Генри немного поспать.
Уже двинувшись к выходу, он остановился перед дверью, сгорбившись, не поднимая глаз от дверной ручки.
— У нее к тому же ведь и отрицательный резус, верно? А у… — он замялся. — У папаши какой?
— У Генри отрицательный, — сказала Кэлли.
Они с минуту помолчали. Генри прикусил толстую верхнюю губу и почувствовал, как быстро-быстро затрепыхалось в груди сердце. Старик не шевелился. Генри подтвердил:
— Да, верно.
Кэлли приподнялась на локте и сказала:
— При первых родах это не имеет значения. Так доктор сказал.
Док Кейзи стрельнул в нее взглядом поверх очков, затем взглянул на Генри.
— Возможно, — сказал он. — Это возможно. Они ведь все знают, господа городские врачи. — Он встряхнул головой. — Ни одного известного мне осложнения вы, голубчики мои, не упустили.
Кэлли спросила:
— А долго еще, как вы считаете?
— Бог его ведает. Если у тебя внутри все закоченело так, как я предполагаю, то еще протянется… может быть, два дня.
Кэлли снова откинулась на подушки. Она закрыла глаза, и Генри наклонился к ней, цепляясь рукой за изножье кровати, напряженно вглядываясь в ее лицо. Ее губы сжались, ноздри стали узкими, казалось, она перестала дышать. Спустя минуту она сказала почти шепотом:
