На горке собрались все ребята. Я сразу узнал своего приятеля Витальку по его рыжей лохматой шапке. Он подбежал ко мне и мы дружески обнялись с ним после долгой разлуки.
— А где твои санки? — спросил он.
Я только вздохнул. Мама строго-настрого наказала мне не кататься с этой злополучной горки без присмотра, то есть одному без родителей.
— Ладно, давай на моих, — предложил Виталька.
Я покачал головой.
— Один разок, — сказал он.
— Не могу.
— Трус, трус, трус! — услышал я голос с вершины горы.
Это был Борька. Но по имени его почти никто не звал. Его звали Цимес. Это был злейший мой враг. «Самый цимес» — любил говорить он по всякому поводу. Непонятно откуда он подхватил это ненашенское словечко, но только никто из ребят не применял его в разговоре. Он показывал на меня пальцем и кричал, что я боюсь «замочить штанишки».
Цимес невзлюбил меня с той минуты, когда я летом подарил Женьке-Зяблику свой новенький складной самокат. Он возненавидел меня ещё больше, когда узнал, что ни папа, ни мама не заругали меня за это.
— Трус! трус!.. — подхватили ребята из его компании.
Ну что мне оставалось делать? Весь мир смотрел на меня.
С этой горы можно было скатиться по двум направлениям. Одно, — пологое, вело между сосен и заканчивалось длинным извилистым спуском у железнодорожной насыпи. Другое было крутым. Резкий спуск выносил на бугор с трамплином в этом месте надо было обязательно притормозить и свернуть в накатанную ледяную ложбину. Но если не успел свернуть вовремя, то ты скатывался к реке, к тому месту у берега, которое никогда не покрывалось льдом. Я чуял, что мне снова придётся скатываться с этой горы, на которой стоял Борька-Цимес, дразня и обзывая меня при всём народе.
— Гнутый трус! Гнутый-мокрые штанишки! — издевался он.
«Гнутый» — было моим прозвищем, которое придумал Борька.
— Пошли, — сказал я Витальке, и мы стали подниматься на гору.
Цимес был старше меня, он уже ходил в школу. Когда мы поднялись, я взял Виталькины санки и все расступились передо мной. Я оказался с Борькой с глазу на глаз.
— Вот отсюда, — кивнул он, и показал в сторону крутого спуска.
Я старался не смотреть в ту сторону.
— А сам-то ты сможешь? — спросил я.
— Легко.
Он сел на санки и вдруг перевернулся спиной к спуску.
— А задом-наперёд слабо? Самый цимес! — причмокнул он ухмыляясь.
— Не слабо, — сказал я, — это тебе слабо.
— Мне-е?! — он оттолкнулся, закинул ноги на санки и покатился вниз.
Мы видели как он скатился на дно оврага, потом вылетел из него, и не доехав до трамплинчика, вывалился из санок.
— Он нарочно, — сказал Виталька, — так не честно.
Цимес повалялся для вида в снегу и встал, как ни в чём ни бывало.
— Так не честно! — крикнули мы.
— Что, струсил? Беги к мамочке сушить штанишки! — снова сел он на эту тему.
Я поставил санки на край обрыва, и тоже сел в них задом-наперёд.
— Толкни, — попросил я приятеля, и полетел вниз…
Всё слилось, засвистело, сердце выскакивало из груди!.. Я не успел испугаться, как санки со всего маха вынесли меня наверх. Меня сильно подбросило, потом тряхнуло, я старался притормозить, дотянуться ногой до снега, но меня качнуло в другую сторону. Санки снова подкинуло… Я увидел лицо Виталика, по его глазам, округлённым от ужаса, я понял, что меня с огромной скоростью несёт на речку, прямиком в незамерзающую полынью. Мелькнула подо мной граница берега… что там позади меня? куда я лечу?! Страх сковал моё тело, санки ударило об лёд, резко развернуло в сторону потом в другую, и они остановились. Каким-то чудом мне удалось проскочить полынью. Но когда я встал на ноги, лёд подо мной затрещал и я провалился в воду…
Домой мы бежали вместе с Виталькой.
— Хочешь, я скажу, что ты не виноват, что это всё Цимес! — говорил он.
Слёзы выступили на глазах от злости. Цимес не Цимес теперь это уже не имело значения. Я пропал! Папа уехал в командировку на испытания, но что я отвечу маме? Хоть бы её сейчас не было дома! Хоть бы она ушла куда-нибудь в магазин. Мы стояли на пороге дома и никак не могли отдышаться.
Я приложил ухо к двери, было слышно, как пробили стенные часы, как постукивал лапой по вазе скучающий Терминатор.
