— Где Флавио? — наконец спросил он.
Амадео повернулся к нему, и Ксавьера поразила в одно мгновение произошедшая перемена. Неприкрытая боль спряталась в глубине глаз, оставив впереди все то же холодное равнодушие.
— Там, где он получит заслуженное наказание.
— И где это место?
— Не скажу, — уголки губ Амадео слегка приподнялись. — Не хочу, чтобы мне мешали. Договорились?
— Послушай, — Ксавьер подошел и положил руку ему на плечо. — Я знаю, что ты жаждешь его смерти, но…
— Смерти? — эхом отозвался Амадео. — Если бы я хотел просто смерти, я бы пристрелил его там, в клубе, благо пистолет у меня был с собой, — он обернулся на спящего сына и на мгновение черты лица смягчились. — Цзинь сказал, что он долго проспит. Я как раз закончу.
И, не произнеся более ни слова, он вышел из комнаты. Через некоторое время раздался шум мотора. Ксавьер выглянул в окно — джип выезжал за ворота.
— Йохан, — скомандовал он в телефон. — Поезжай за ним и ни на секунду не выпускай из виду. Как только выяснишь, где он держит Флавио, сообщи мне.
— Слушаюсь, — коротко отозвался тот.
Ксавьер опустил телефон в карман и уставился в окно.
— Надеюсь, я не совершаю ошибки, предоставив тебе шанс немного порезвиться, — вполголоса сказал он, скрестив руки на груди. Тео за его спиной что-то пробормотал во сне.
* * *
Амадео смотрел на Флавио сверху вниз. Тот сидел на стуле с высокой прямой спинкой, голова с помощью специальных фиксаторов была намертво прикреплена к жесткому подголовнику, запястья — к подлокотникам, а ноги — к ножкам. Он был в одном нижнем белье, одежда в беспорядке свалена в углу, сверху красовалась его любимая соломенная шляпа. На высоте трех метров над пленником к потолку была прикреплена пластиковая бутылка с неплотно закрученной крышкой. Периодически на выбритую макушку Флавио, в одно и то же место капала вода. Это длилось уже более двух часов.
— Когда он потерял сознание? — спросил Амадео.
— Пятнадцать минут назад, — последовал ответ.
— Пусть придет в себя.
Киан шагнул вперед и сунул под нос Флавио пузырек. Через мгновение веки затрепетали, и он непонимающе уставился перед собой. Очередная капля плюхнулась на макушку, лицо искривилось в мучительной гримасе.
Амадео сделал Киану знак, и тот освободил голову Флавио от фиксаторов. С наивысшим облегчением на лице тот склонил ее набок, избавляя себя от пытки.
— Чудовище, — прохрипел он.
— Я? — Амадео удивился. — Вы называете чудовищем меня? Разве я похищал ребенка, отстригал ему волосы и ломал пальцы? Разве я выбросил вашего пасынка из окна, тем самым лишив его способности ходить? Разве я овладел несчастным Пепито, тем самым толкнув его на самоубийство? Нет. Это сделали вы. Так почему же чудовище — это я?
Капли воды теперь падали на плечо, и Флавио нервно дернул им.
— Это жизнь, — раздраженно бросил он. — Каждый выживает, как может.
— Не поверю, что вам жизненно необходимо совращать мужчин.
— У меня есть власть! Я обладаю властью и…
— И делаете, что захотите? — Амадео покачал головой. — Марсело, у меня тоже есть власть. И сейчас вы находитесь в моих руках.
Он шагнул вперед и дернул мизинец Флавио вверх. Хрустнула, ломаясь, кость, работорговец завопил.
— Что, неужели так больно? — сочувственно спросил Амадео. — Почему-то ты не думал об этом, когда ломал их моему сыну.
Он проделал то же самое с безымянным. На этот раз крика не последовало: Флавио стиснул зубы и заскулил, как собака.
— За каждый его сломанный палец ты поплатишься десятью.
— Считать не умеешь? — всхлипнул Флавио. — Их же десять! А я сломал два…
Амадео наклонился к нему и улыбнулся.
— А на ногах?
Пленник уставился на него, не веря, что этот красивый сукин сын способен на подобные зверства.
Следующие три часа Амадео провел наедине с Флавио, отослав Киана прочь. Помимо своего излюбленного метода с мокрым полотенцем он заставлял его пить воду снова и снова, пока Флавио не извергал ее фонтаном обратно, а если тот держался, то с коротким размахом бил в живот. Крутил винты на головном фиксаторе, пока те не вдавливались в кости черепа, но не давал потерять сознание, вовремя ослабляя нажим. В перерывах между остальными пытками он, как и обещал, ломал пальцы, на ногах раздробив их молотком для отбивания мяса. Тем же молотком он расколол его коленные чашечки, как хрупкую керамику. Флавио орал во все горло, но не смел дернуться и не пытался освободиться — несмотря на адские мучения, он вовремя вспоминал, что когда его только притащили сюда, то помимо привязывания к отвратительному неудобному стулу обмотали вокруг гениталий тонкую медную проволоку — попытайся он освободиться, лишился бы своего мужского достоинства. Поэтому он из последних сил сносил мучения, чувствуя себя свиньей, которую вот-вот разделают, приготовят и подадут к столу. Криков не сдерживал, но никто так и не появился, чтобы помочь.
