Итого восемь. Слишком много.
Но бежать он не мог.
— Пошли, — сказал один из братьев. — У нас там костер, шашлычок. Угостим, чего уж. Нам не жалко.
И Стас пошел.
Действительно, на костре жарилось мясо. Вокруг огня сидели хмурые парни, держа в руках проволочные вертела.
“Уж не хряк ли Маши, хозяйки пивбара?” — подумал Стас, остановившись в трех метрах от костра. Подойти ближе он не решился. Те двое, что конвоировали его, присоединились к компании.
Его с интересом разглядывали.
— Это ты там играл? — спросил один из парней, рыжий, веснушчатый увалень в рваной фуфайке и резиновых сапогах.
— Я, — признал Стас.
— Много накидали?
— Три рубля.
— А налог?
— Что? — Стас сделал вид, что не понял, к чему клонит конопатый.
— Налог и плата за место. У нас теперь рынок, бесплатно ничего не делается.
— Я не знал. — Стас пожал плечами.
— Не знал?… Но догадываться-то должен был. Верно я говорю, Серый?
— Точно, — подтвердил один из конвоиров. — Незнание закона не освобождает от ответственности.
— Денег у меня нет, — сказал Стас. — Было двадцать три рубля, но я на них хлеба купил.
— А у нас как раз хлеба нет. Мясо есть, а хлеба нема. — Рыжий в притворной досаде хлопнул себя по широким бедрам, скорчил рожу, и все нестройно рассмеялись. Не смеялся один Стас.
— Сыграй нам тогда, — предложил рыжий. Он явно был здесь за главного. — Вместо платы. А если нам понравится, мы тебя мясом угостим.
— Нет, — сказал Стас, — не могу, струна лопнула.
— Врешь. Нехорошо… Доставай гитару, поглядим, что там у тебя лопнуло.
— Вру, — согласился Стас, сделав маленький шажок назад. — Но играть не буду.
— Слышите, парни? Он не хочет играть. Упрямый! Что будем делать?
— Сделать ему испанский галстук, — предложил один из малолеток.
— Я сам сыграю, — хрипло сказал обритый наголо коротышка с наколкой “Женя” на мускулистом плече. — Дай сюда гитару.
— Я пойду, — сказал Стас, отступив еще на шаг.
— Никуда ты не пойдешь, — зло заявил конопатый. — Давай гитару. И мы тебя не тронем.
— Нет.
— Ты что? Не понял? Да кто ты такой? Ты, патлатый, мы же тебя быстро опалим, как поросенка. Будешь визжать, дергаться, да кто тебя услышит? Мы же прямо здесь тебя и зароем. Слышишь, ты, хиппи вонючий?
— Я не хиппи, — сказал Стас спокойно. — И даже не пацифист. А вонь здесь идет от вас, шакалы помоечные.
— Что? — Рыжий привстал. У всех остальных отвисли челюсти. — Что? — Он отбросил вертел с нанизанным на него куском мяса, шагнул вперед. В его глазах разгоралось бешенство. — Что? — еще раз спросил он и, стиснув кулаки, кинулся на Стаса.
Он был слишком медлителен и неловок. Стас легко увернулся от размашистого удара, поймал скользнувшую по плечу руку, слегка потянул на себя и ударил повалившегося противника ногой в живот. Рыжий, гортанно булькнув, сложился пополам.
Шпана растерялась.
Стас, воспользовавшись мгновением, подскочил к костру и сильным пинком швырнул пылающие доски, горячие угли и пепел в изумленно вытянувшиеся лица. Кто-то вскрикнул, кто-то опрокинулся на задницу, кто-то, напротив, вскочил на ноги — разглядывать было некогда, и Стас, подхватив гитару под мышку, стремглав бросился к недалеким пятиэтажкам.
— Держите его! — сдавленно прорычал конопатый. — Не дайте уйти этой суке!
— Я ни черта не вижу! — истерически крикнул кто-то. — Мои глаза… вот черт!
Стас несся быстро, как мог. Рюкзак колотил по спине, словно подгоняя. Тяжелый громоздкий футляр норовил выскользнуть из рук.
— За ним! — Шпана опомнилась. — Не уйдет! Перехватим его!
— Он мой! Я ему лично потроха выпущу! — орал конопатый.
У них были ножи, это несомненно. Самодельные финки с наборными рукоятками, любовно выточенными ложбинками кровотока на бритвенно-острых лезвиях.
“Псы с городских окраин, есть такая порода, — вспомнил Стас строку из песни. — С виду обычная стая, их больше от года к году…”
Пустырь кончился. Стас перепрыгнул живую стену плотно посаженного шиповника и оказался на тротуаре, в окружении серых бетонных стен. Какая-то женщина взвизгнула, испуганная его неожиданным появлением, и зажала рот ладонями. Из ближайшего подъезда выглянул мужчина, стремительно наклонился, поднял с земли обломок доски. Три бабульки, сидящие на скамейке, синхронно повернули головы на шум.
