Образованный и небесталанный английский детективщик Дэн Браун в коде да Винчи в рамках жанра с грехом пополам разобрался. Разобраться в послании Леонардо будет, наверное, трудней. Не уверен, что у меня что-то получится. Но кому-нибудь когда-нибудь надо же начинать!
* * *
Сперва вопрос самому себе: кого из потомков великого итальянца можно назвать людьми Ренессанса?
Много имен не наберу. Но некоторые напрашиваются.
Например, Гете. Величайший поэт Германии. Прозаик. Драматург. Философ. Историк. Коллекционер. Когда пришлось стать государственным человеком, он и это сумел. А еще справился с колоссальной задачей, для художника почти непосильной: прожил долгую и счастливую жизнь. Кому еще из великих это удалось?
Может быть, никому. Даже Гюго, везучий, редкостно работоспособный, неутомимый в любви, ярко одаренный во всех литературных жанрах, все же прожил несколько лет в изгнании. Но он, конечно же, человек Ренессанса.
Нансен — ученый, спортсмен, великий путешественник, эталон гуманизма, ставший в конце жизни общественным деятелем мирового масштаба: паспорта, выдававшиеся бесчисленным беженцам-европейцам после Первой мировой и целой серии революций, носили имя Нансена.
В этом же ряду — Эйнштейн. И не в том только дело, что играл на скрипке, что ценил и понимал литературу (даже признавался, что Достоевский дал ему больше, чем Гаусс), что оказал огромное влияние и на развитие науки, и на судьбу человечества — Эйнштейн был ренессансен по типу мышления, по внутренней свободе, по умению жить и творить мимо догм.
Предлагаю приятное интеллектуальное развлечение — попробуйте продлить этот ряд.
Мне же, естественно, хочется найти людей Ренессанса в нашем трудном отечестве. Неужели у нас их не было?
Были, конечно, были.
Как и во многих прочих случаях, первым вспоминается Александр Сергеевич, веселое имя, «наше все». Уникальная фигура — таких у нас больше не было. Создатель и русского литературного языка, и великой литературы на этом языке. Странно — почти два века прошло, а мы говорим все на том же, Пушкинском, языке. Наша поэзия вышла из Пушкина, проза — из Пушкина, драма — из Пушкина, сатира — из Пушкина. Даже журналистика — она ведь из Пушкинского «Современника». А наше взрывное, бешеное, безрассудное жизнелюбие — оно ведь тоже оттуда, от его ста двенадцати добрачных любовей. Пушкин не считал себя философом — но чем дальше, тем больше российская частная жизнь приближается именно к его пониманию ценностей. Идти нам еще долго. Но, может, все-таки, придем?
Будем, однако, справедливы: российский Ренессанс начался до Пушкина. Одно имя на весь Восемнадцатый век — зато какое! Трудно назвать, чего он в жизни не умел, и что в российской науке началось не с него. Ломоносов, конечно же, Ломоносов. Физик, химик, поэт, величайший русский просветитель, один представлявший собой целую академию.
А еще кто?
Я бы назвал одно очень крупное имя, нынче, к сожалению, глубоко не модное — Алексей Максимович Горький: великий прозаик, драматург, без которого не представишь наш театр, яркий своеобразный поэт и, конечно же, удивительный по мощи и откровенности публицист, чьи «Несвоевременные мысли» сейчас, по окончании кровавого большевистского эксперимента, поражают так же, как и при его начале. И человеческая широта не уступала литературной: сперва бродяга, сменивший десяток занятий, потом революционер, потом жесточайший критик вчерашних соратников, крупнейший деятель культуры, открыватель и воспитатель талантов — из работ его учеников вполне можно составить библиотеку классики, которой могла бы гордиться любая европейская страна. Прагматичные коммунисты пытались сделать из него витрину режима — но стоит ли помогать им в этом нечестивом деле?
Ренессансность чаще всего возникает на переломе эпох, когда не только можно все, что нельзя, но и непонятно, что нельзя, когда рушится все привычное, и опасным становится не эксперимент, а отсутствие эксперимента. В России таким периодом стал «Серебряный век», растянувшийся до тридцатых годов и отмеченный именами Блока и Стравинского, Шагала и Мейерхольда, Мельникова и Сикорского, Шаляпина и Пастернака, Станиславского и Цветаевой, Малевича и Маяковского. Не уверен, что он выдвинул фигуру, сравнимую с Леонардо. Но весь «Серебряный век» стал чем-то вроде коллективного Леонардо.
