А кто, любопытно, из мастеров кисти или пера в мировой истории самый везучий именно по этому остроумному критерию? Думаю, двух мнений здесь не возникнет.
Не настигни его безвременная смерть — а смерть гения в любом возрасте безвременна — Леонардо да Винчи было бы сейчас пять с половиной веков. А что в нем бесспорно? Пожалуй, только одно — мировая слава. Все прочее — загадочно, дискуссионно, даже скандально. И, вообще, кто он? Доживи Леонардо до наших бюрократических времен, что писал бы он в бесчисленных анкетах в графе «Род занятий»? Художник? Конечно. Скульптор? Само собой. Химик? А как же — изучал яды. Инженер-конструктор? Безусловно: наши изумленные современники полагают, что именно Леонардо впервые набросал эскизные проекты танка, вертолета и подводной лодки.
Но даже все это, вместе взятое, не исчерпывает и не ограничивает фантастической натуры Леонардо. Не без оснований в нем подозревают великого мистификатора. Пишут, что в самом загадочном полотне всех времен и народов, в «Джоконде», под женской атрибутикой спрятано его лицо. С его именем связано еще одно невероятное предположение: вполне серьезные западные исследователи религии подозревают именно в Леонардо подлинного создателя Туринской плащаницы и находят в лике на холсте сходство с прославленным итальянским художником.
Но и это не все. Леонардо отличало равнодушие, если не презрение к общественной морали. Живи он сегодня, агрессивные противники гей-парадов вполне могли бы устраивать визгливые митинги под окнами его мастерской. Впрочем, осторожность им не помешала бы: классик обладал не только высоким ростом и внешней привлекательностью, но и редкой физической силой.
По количеству картин Леонардо уступал многим своим современникам. Писал он долго — над той же небольшой по размеру «Джокондой» работал четыре года. Причиной тому была не лень, мастер мог биться над картиной с рассвета до сумерек, не прерываясь даже на еду. Может, дело в том, что он искал не столько композицию и цвет, сколько истину? Коллега Леонардо по вечности Зигмунд Фрейд нашел убедительное объяснение странной медлительности художника, совершенного в своем ремесле: «Он исследовал вместо того, чтобы действовать и творить». За все в жизни надо платить, в том числе, и за поиск сути вещей — Леонардо заплатил одинокой старостью.
После всякого гения, помимо картин, книг, партитур, формул или выигранных сражений, остается, как правило, еще нечто, возможно, самое значительное. Это «нечто» можно, мне кажется, определить как послание потомкам, или, в стиле нашего образованного времени, назвать красивым словом message. Иногда посланием становится само имя гения. Моцартовское начало, комплекс Наполеона, действовать по-Суворовски, говорим мы, ничего не уточняя, потому что в уточнениях нет нужды.
А Леонардо послание оставил?
Оставил. Он жил в великое время, бок о бок с великими, и был равным среди равных — ни Микеланджело, ни Рафаэля в профессии не превосходил. Но когда мы говорим о ком-то «ренессансный человек», мы думаем именно о Леонардо. Разносторонность его личности, интересов и свершений в истории человечества, пожалуй, уникальна. Мой приятель Толя Анисимов, заводской механик, умевший на безлюдной дороге разобраться в любой поломке и поставить на ход любой автомобиль, презрительно отзывался о работниках автосервисов: «Операционники! Один может свечу поменять, другой скат собрать, а механик должен уметь все». Леонардо машины не ремонтировал, но в своих делах — а дел у него было множество! — умел все.
Не секрет, однако, что его современник и соперник Микеланджело оставил после себя гораздо больше великих творений и имел основания смотреть на оппонента пренебрежительно, если не презрительно. На бытовом уровне можно было бы сказать о Леонардо — разбрасывался. Но о людях такого масштаба судить на бытовом уровне, как минимум, неосмотрительно. Ну, разбрасывался — и что? Ведь было в разбросанности итальянского мастера что-то, приковывающее к нему наше внимание спустя пять веков. И разве случайно самый скандальный пока роман наступившего тысячелетия называется «Код да Винчи», а не, допустим, «Код Рафаэля»?
