У выхода на перрон дрались. Худощавый господин, по виду коммивояжер, в узком пальто и котелке, охаживал тростью детину в овчинном тулупе. Мужик махал кулаками, и тоже не без успеха. Зеваки столпились вокруг, вытягивали шеи, подбадривали то одного, то другого, не замечая целой шайки карманников, занятой своим злым обычным делом.
— Нехорошо, — протиснулась я к постовому, со вниманием разглядывающему мозаичное полотно, коим украшена была стена вокзала. — Беспорядки не пресекаете.
— Шли бы вы, барышня… — Куда именно мне предложили проследовать, я предпочла не расслышать.
— Куда-куда? К начальству твоему? К его превосходительству ябедничать? Драка, воровство, непотребства всякие. Или ты, служивый, со щипачами в доле?
Превосходительство я приплела наобум, но угадала, впрочем, как и про долю. Постовой дернул нагрудную цепочку, подул в свисток и, проорав «разойтись!», бросился в эпицентр событий. Эхом с разных сторон раздались свистки подмога. Карманники немедленно приняли самый беспорочный вид и рассредоточились, растворяясь в толпе. Коммивояжер продолжал размахивать тростью, теперь уже на служителя порядка, его соперник отряхивал тулуп и что-то бубнил. «Жужи» при мне не было, поэтому именно «что-то». Тросточка наконец опустилась, постовой со значением повел рукой в мою сторону, коммивояжер немедленно обернулся. Нехороший взгляд, цепкий, я предпочла его не встретить, придержала полы шубки и пошла себе в вагон.
Каково же было мое удивление, когда за обедом обнаружила среди пассажиров первого класса давешнего драчуна, правда без тросточки и пальто, занявшего столик на одного через проход от меня. Глаза у него были карими и злыми, а неслышное бормотание, коим он сопроводил свой взгляд, полезная «жужа» определила как «рыжая идиотка».
Я отвернулась. От идиота слышу! К сожалению, прощальный банкет прошел для меня впустую. Компания Бобруйского веселилась напропалую, то есть пьянствовала и вела сальные разговоры. Купец сулил веселой Дуське ангажемент, мужу ее снисходительному — должность директора театра, Чикову — чиновничьи выгоды, неклюду-музыканту — табун арлейских рысаков. Когда начались танцы, Хрущ вразвалочку подошел к соседнему столику.
— Господин Волков, — протянул он достаточно громко. — Какие люди! К нам в Крыжовень по служебной надобности, Григорий Ильич?
Коммивояжер ответил вопросом:
— А вы, сударь, хозяина дождались?
Прозвучало довольно презрительно, но Хрущ не обиделся.
— Хотите, представлю? Вдруг Гаврила Степанович карьере поспособствует?
— Хочу! — сказал Волков весело. — Уж будьте любезны.
И, поднявшись, отправился к купеческому столу. Я посмотрела ему в спину — сюртук шит у хорошего портного, на ворот сзади спадают каштановые кудри. Кареглазый шатен — мечта уездной барышни.
Как представляли Волкова, я не слышала, «жужа» пробасила слова Бобруйского:
— Из молодых да ранний… Люблю…
Новый знакомец уселся подле хозяина, не чинясь, выпил, закусил, отвесил комплимент пьяненькой Дульсинее. В проходе между столами плясал Хрущ с официанткой. Я решила, что с меня довольно, и ушла в купе.
В снежный занос мы не попали. Сенька заглянул за полчаса до прибытия, я вернула ему библиотечные книги, приложив поверх романчика рублевую ассигнацию:
— В Мокошь-град возвратишься, черкни на имя господина Зорина в чародейский приказ, что-де барышня Попович в Крыжовень добралась без приключений.
— Будет исполнено, — обещал парень, скорчив мину крайней таинственности.
Станция была конечной, поезд после отправлялся в депо и через ночь возвращался на обратный маршрут. Поэтому выходить я не спешила, дождалась, пока схлынет толпа, кликнула с перрона носильщика, попрощалась с Сеней.
— До свидания, Евангелина Романовна, — поклонился он чуть не до земли, — обратно поедете, всенепременно в мой вагон билет возьмите.
— Ох, не скоро это будет, — улыбнулась я, — а понравится здесь житье у тетушки под боком, так и жить останусь.
— Передавайте тетушке наше нижайшее почтение. — Парень мне подмигнул.
Вокзал Крыжовеня был раза в четыре меньше, чем в Змеевичах, уездной столице. Был он добротно-кирпичным, но состоял лишь из одной просторной шатровой залы, насквозь продуваемой ветрами. От арочного входа, украшенного белоснежными колоннами, спускались к площади мраморные ступеньки. Перфектно! Они бы еще ледяной каток в этом месте залили. Мрамор хищно блестел в фонарном свете, суля ушибы с переломами каждому, кто рискнет на него ступить. Извозчиков на площади не наблюдалось, то есть во множественном числе. Сани были одни, и за них сейчас шла форменная баталия.
