Незримый поединок - страница 19
— Всей общественностью судить будем!..
Я был беспомощен. Я был одинок. И сознавал это. Злоба хлестала во мне через край. Изо всех сил я старался вырваться из рук, но напрасно…
Бесфамильный куда-то исчез. Наверно, сообразил. Да и что он мог тут сделать? Толпа все прибывала. Негодующие возгласы звучали отовсюду. Я сделал последнее усилие вырваться.
— Воры! Наших бьют! — крикнул я отчаянно.
Толпа хохотала.
— Ну, взяли его! — скомандовал кто-то и несколько человек понесли меня на руках. Любители бесплатных представлений радовались.
Тетрадь седьмая
Меня привели в штаб секции общественного порядка. Вошли дежурный офицер и надзиратель. Председатель секции общественного порядка коротко доложил о случившемся.
— А вы с нарушителем беседовали? — спросил дежурный офицер.
— Еще не успел.
— Ну, поговорите, а я послушаю.
— Председатель секции общественного порядка заключенный Чапурян, — с подчеркнутой важностью представился он мне и ткнул разноцветным карандашом в общественника, дежурившего у магазина.
— Докладывай, что случилось?
Выслушав дежурного, Чапурян снова обратился ко мне:
— Да, опоздал, ахпер-джан[7]. У нас такие давно перевелись. Я тоже бывший вор. Но таких вещей себе не позволял. Такое до добра не доведет.
Я поднялся с места и пошел к выходу.
— Вернись! — крикнул Чапурян.
— Катись ты к… — процедил я сквозь зубы.
— Напрасно посылаешь, может, еще поговорить придется…
В разговор вмешался дежурный офицер:
— Значит, вам все дозволено: бить, оскорблять, нарушать порядок? Ну, нет!
Он отдал распоряжение надзирателю:
— Изолировать до прихода начальника колонии…
Меня вел надзиратель. Когда поровнялись с зданием управления колонии, я направился к парадному входу.
— Левей бери, спутал что ли? — остановился надзиратель.
— Я как-нибудь и сам знаю, где кабинет «хозяина».
— Мне не приказано вести к нему.
— Тогда я никуда не пойду. Я не сделаю ни шага, пока он сам не придет сюда.
Надзиратель начинает нетерпеливо уговаривать меня. Но я не из тех, кого легко уговорить.
— Отваливайся… пока я тебе шею не свернул. Сказал: не пойду и — баста! Пусть сам «хозяин» придет.
Откуда-то появились заключенные с красными повязками. Один из них приблизился вплотную, прислушался.
— Что вы его уговариваете, как девчонку, — сказал он вдруг. — Берите, гражданин надзиратель, его за руки, а мы за ноги — и порядок.
Подошли еще заключенные — кто откуда! Каждый по-своему давал оценку событию. Начался спор, пересуды. Наконец, решено было повести меня к начальнику.
— Может, так будет лучше, — сказал кто-то.
Входим в кабинет начальника. Он вопросительно смотрит на нас. Ему объясняют, что произошло.
— Вы можете идти, — обращается он к тем, кто рассказывал о моем поступке, и, опустив голову, начинает читать какую-то бумагу. Видимо, почерк писавшего бумагу был не совсем разборчив. Начальник подолгу останавливал взгляд на каком-то слове, щурился, возвращался к прочитанному.
Дочитав исписанный лист, начальник колонии отодвинул в сторону пачку папирос и стал тихо, медленно выстукивать на спичечной коробке какой-то мотив.
Признаться, меня это начинало раздражать. «Какого черта ломается, строит из себя Наполеона, — думал я. — Нужно говорить — говори. Измором меня не возьмешь!»
— Гражданин начальник, музыку я не люблю еще с детства.
Он удивленно вскинул брови. Точно вдруг вспомнил обо мне. Быстрым движением отбросил коробку и потянулся за папиросой. Но закуривать не стал. Кончиком измятой гильзы дотронулся до своих черных щетинистых усов, подул в нее, да так и отложил в сторону. И снова начался измор! Казалось, начальник забыл, что я сижу напротив и жду разговору…
— Что вы от меня хотите, гражданин начальник? — не выдержал, наконец, я.
Он опять промолчал. Лишь сделал едва заметное движение бровями. У меня не хватило выдержки продолжать этот поединок — нервы сдали. Вскочив со стула, я дико заорал:
— Сожгу все!! Резню устрою! Судите! Расстреляйте!! Что вы от меня хотите?!
Начальник поудобнее откинулся на спинку стула и заговорил спокойно и бесстрастно:
— Значит, что я от вас хочу? И вы об этом не знаете? И даже не догадываетесь?
