Обычно божественная магия, которую большинство священников использовали против нежити, действовала на Таммит довольно слабо. Но Нимар являлся верховным жрецом и находился в месте средоточия своей силы, а её раны были довольно серьезными. Его праведная ненависть проникла в её плоть и разум.
Она неслышно позвала крыс, притаившихся в тенях. Она не собиралась использовать их против паука. Жар, исходивший от его тела, моментально испепелил бы их дотла, а тварь, скорее всего, даже не заметила бы этого. Но, возможно, сейчас они смогут ей помочь.
Набросившись на Нимара, грызуны принялись карабкаться по его голым ногам, кусаясь и царапаясь. Взвизгнув, он затанцевал на месте и завертелся в разные стороны, стремясь стряхнуть их с себя. При этом он потерял концентрацию, и его ореол пламени вместе с её болезненными ощущениями и параличом исчезли без следа.
Обрушившись на Нимара, Таммит схватила его и бросила на спину. Крысы разбежались. Обездвижив священника, она ударила его головой об пол, одновременно оскалив клыки. Ей понадобилась вся сила воли, чтобы не разодрать своему пленнику глотку и не выпить его досуха. Её продолжала мучить боль, а подобная трапеза ускорила бы её исцеление.
— Пожалуйста, — прохрипел он. — Это ошибка. Я служу Сзассу Тэму.
— Нет, — произнесла она. — Ты предал его и снова переметнулся к совету. Он знал, что ты так и поступишь. Все прошло так, как и было задумано.
— Я… я ничего не понимаю.
— Учитывая, что ты говорил чистую правду, тебе удалось завоевать доверие остальных зулкиров, несмотря на все свои прежние предательства. Но теперь твое задание выполнено и пришло время сделать так, чтобы твоя верность навсегда принадлежала твоему истинному хозяину.
— Клянусь священным огнем, с этой самой секунды я буду преданно служить ему!
— Уверена, именно так и будет.
— Ты подняла столько шума! Здесь с минуты на минуту будут монахи!
— И это я тоже знаю. Я их слышу. Но к тому времени, как они досюда доберутся, меня здесь уже не будет. Ты объяснишь им, что какой–то убийца пытался уничтожить тебя, но ты испепелил ублюдка дотла. У них не будет причин сомневаться в твоих словах, пока ты будешь прятать отметину на своей шее.
16–29 тарсака, год Голубого Пламени
Барерис был занят беседой с Аотом, когда к нему подбежал один из его наездников и сообщил о нарушении дисциплины несколькими другими его подчиненными.
Немедленно занявшись этим делом, они отыскали хижину, о которой шла речь. Неподалеку от неё обнаружился припавший к земле грифон. Несомненно, его хозяин оставил его здесь, чтобы никто не смог помешать творившемуся внутри беззаконию. Аот направил на него копье, и зверь с визгом опустил свою покрытую белыми перьями орлиную голову и отступил в сторону.
Барерис подергал дверь. Она оказалась заперта, так что он выбил её пинком.
Жилище представляло собой одну–единственную круглую комнату, посередине которой находилась печь. Её убранство составлял ткацкий станок и кровать, стоявшая у стены напротив входа. Мужчина и женщина с окровавленными и покрытыми ранами лицами лежали на устланном тростником земляном полу. Двое избивших их солдат придерживали распростертую на столе девочку, которая дрожала и плакала — на вид Барерис дал бы ей лет двенадцать–тринадцать — а третий же был занят тем, что срывал с неё одежду.
Когда дверь с грохотом врезалась в стену, все трое обернулись. Аот мог бы просто отдать своим людям приказ, но он был слишком разозлен, чтобы обойтись одними словами. Бросившись к одному из солдат, он ударил его ясеневым древком своего копья. Послышался стук дерева о кость, и воин упал, сжимая в руке остатки разодранной юбки. Остальные двое отпустили девочку и отступили туда, где он не мог их достать.
Аот сделал глубокий вдох.
— Вы знаете правила. Никакого мародерства, если только кто–нибудь из офицеров не даст вам разрешения на конфискацию, никаких избиений и изнасилований.
— Но это только в тех случаях, когда крестьяне настроены дружественно, — произнес солдат, стоявший слева. — Если они согласны сотрудничать. Эти же не хотят.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Аот.
