Он снова повернулся к Дженни.
— Я собирался в больницу, когда позвонил Мэтт. Сейчас я съезжу туда и загляну к вам через час. Если что-нибудь будет болеть или начнется кровотечение, звоните 911.
— Но «скорая» не сможет сюда проехать.
— Температура повышается, снег тает. К полудню все расчистят.
Тут Мэтт впервые заметил, что в доме стало теплее и появилось электричество.
Дженни поняла, что у нее дома тоже дали свет.
— Я хочу поехать домой! — она попыталась встать.
— Нет! — воскликнули одновременно Мэтт и Дэн. Они встали плечом к плечу, перегородив ей путь к двери.
Но Дженни была уверена, что, как только она сможет встать на ноги, она вернется к прежней жизни и будет счастлива.
Если, конечно, можно быть счастливой с разбитым сердцем.
Утро сменилось днем, и наконец доктор Уилсон разрешил Дженни вернуться к себе. Мэтт неохотно отвез ее домой. Пропасть между ними стала такой огромной, что ему казалось, будто Дженни живет на другом континенте.
А ведь ему всего-то и стоило спросить у нее: «Ты не против, если я подготовлю комнату для ребенка?»
Но он боялся, что Дженни подумает, будто он хочет отобрать у нее дитя. Поэтому он и пригласил дизайнера, чтобы оформить детскую. А заодно оформил комнату для гостей — чтобы Дженни могла оставаться там, когда Алексис будет навещать отца.
А сейчас Дженни категорически отказывалась обсуждать их отношения.
Она словно окаменела. Мэтт посмотрел на нее украдкой. Куда делась его соблазнительница?
Возможно, теперь ему понадобятся годы, чтобы разобраться в своих чувствах, а ребенок должен родиться уже через несколько недель. Все было бы намного проще, скажи Дженни прямо, в чем он не прав!
Но это было бы слишком легко. Мэтт испортил все своими руками, а она платила за это своей жизнью.
Он снова взглянул на свою молчаливую попутчицу. Было ясно, почему она не хотела разговаривать. Она пыталась укрыться от него, спрятать свою боль. Она не желала ничего слушать.
Что ж, она имела право злиться.
Он даст ей остыть день-два, а потом снова появится на горизонте. Он не отпустит ее. Ни сейчас, ни потом.
Как только машина подъехала к дому, Дженни потянулась, чтобы открыть дверцу. Мэтт наклонился и остановил ее.
— Сиди спокойно, я помогу тебе выйти из машины. — Она отстегнула ремень безопасности и стала искать в сумочке ключ, не глядя на Мэтта.
На крыльце Мэтт протянул руку, чтобы взять ключ, но Дженни сама открыла дверь. Она вошла в дом и собиралась захлопнуть дверь у него перед носом, но Мэтт не дал ей этого сделать.
— Дженни, — начал он мягко. — Прости меня за то, что случилось сегодня. Пожалуйста, не злись на меня.
Она печально покачала головой.
Мэтт почувствовал, что наступил решающий момент. Это могла быть последняя возможность поговорить с ней как с другом. Его слова могли вновь соединить или окончательно разбить два сердца.
— Джен, — прошептал он, — если бы мужчины могли вынашивать детей и я носил бы твоего ребенка, ты бы позволила мне уйти?
Она отступила назад и закрыла дверь, но Мэтт расслышал ее ответ и по голосу понял, что она лжет.
— Да.
Дженни рыдала два дня подряд. Плачущая женщина, которую она видела в зеркале, совсем не походила на решительную особу, которой она была когда-то. После смерти бабушки, когда родители отказались от нее, она отвыкла плакать и научилась скрывать свои чувства.
Но сейчас она жалела себя и оплакивала свою жизнь.
На третий день она устала плакать. Ничего не изменилось, если не считать, что ее ноги перестали отекать, потому что воды в организме стало меньше.
Но ей было очень одиноко. Одиноко без Мэтта.
Стук в дверь не удивил Дженни. Она ждала продолжения разговора, предвкушала его, боялась и молилась, чтобы Мэтт поскорее пришел.
Но это был не Мэтт. Он выслал вперед подкрепление.
— Вы, должно быть, миссис Хенсон, — догадалась Дженни. — Я узнала вас по глазам.
Пожилая женщина улыбнулась улыбкой Мэтта и протянула руку, чтобы поздороваться.
— Пожалуйста, зови меня Элейн.
— Проходите, пожалуйста.
Мать Мэтта удивил такой теплый прием, она была очень осторожна.
— Я не задержу тебя надолго. Ты, должно быть, занята сейчас. Я принесла это для Алексис. — Она протянула коробку, перевязанную розовой лентой. — А это тебе.
