Я не ощущал вины. Странно. Если не считать первых минут, я не чувствовал своей вины за сделанное. Я хотел ощутить вину, я пытался. Даже анализировал, почему я ее не чувствую. Убийство – это плохо. Так меня учили с детства, и я в это верил. Ни один человек не имеет право отнимать жизнь у другого. Делать так – зло.
Так почему же мне не было плохо? Думаю, потому, что глубоко внутри, вопреки своему поверхностному предубеждению против убийства, я чувствовал, что Стюарт это заслужил. Почему я так думал, почему считал, что высокомерие к подчиненному заслуживает смертного приговора, – не могу объяснить. Это было инстинктивное чувство, нутряная реакция, и было тут дело в убедительных аргументах Филиппа или в моих собственных рационализациях, я вскоре стал думать, что ничего плохого я не сделал. Это могло быть противозаконным, но это было честно, это было справедливо.
Законно и незаконно.
А применимы ли эти категории ко мне?
Я думал, что нет. Я стал думать, что, быть может, как говорит Филипп, я послан на эту землю не напрасно, и моя анонимность – не проклятие, а благословение, что невидимость защищает меня от обыденной морали, которая правит жизнью всех прочих. Я средний, говорил Филипп, но это и делает меня особым, дает права и разрешения, далеко превосходящие те, которые даны людям, окружавшим меня всю мою жизнь.
Я родился, чтобы стать Террористом Ради Простого Человека.
Террорист Ради Простого Человека.
Это была манящая концепция, и явно тщательно продуманная Филиппом. Он представил меня моим собратьям-террористам в первый же день. Я все еще был оглушен, еще не совсем пришел в себя, но он отвел меня к моей машине и заставил вести по его указаниям к кофейной лавке «Денниз» в Орандже. Остальные террористы уже собрались, сдвинув два стола за рестораном, и на них не обращали внимания ни официантки, ни посетители. Мы подошли к ним. Их было восемь, не считая Филиппа. Все мужчины. Четверо, как мы с Филиппом, были возраста между двадцатью и тридцатью. Из остальных троим было за тридцать, а один был старик никак не моложе шестидесяти пяти.
Я посмотрел на них и понял, что поразило меня в Филиппе, что в нем было знакомо. Он был похож на меня. Они все были похожи на меня. Не в том смысле, что у нас были одинаковые черты лица, носы одного размера или один цвет волос, но в выражении лиц, в осанке было то общее, то не определимое, что отмечало нас как людей одной породы. Все мы были белые – это я заметил сразу. Цветных меньшинств среди нас не было. Но сходство было глубже, оно не ограничивалось расовой принадлежностью.
Все мы были Незаметные. Филипп представил меня остальным:
– Это человек, о котором я вам говорил. – Он показал на меня. – Которого я пас. Сегодня он наконец убрал своего босса. Теперь он один из нас.
С нервозной неловкостью я посмотрел на свои руки. В морщинах костяшек засохла кровь, вокруг ногтей тоже. Я заметил, что я все еще в костюме клоуна.
Остальные встали, улыбаясь и возбужденно разговаривая, стали пожимать мне руки и поздравлять по одному, а Филипп их представлял. Бастер был старик, бывший дворник. Молодые ребята были Джон, Джеймс, Стив и Томми. Джон и Томми работали продавцами в типовых магазинах, пока их не подобрал Филипп. Джеймс был менеджером по рассылке в «Пеннисейвере». Стив работал регистратором в агентстве найма временной рабочей силы. Двое за тридцать были Билл и Дон, оба управленцы среднего звена – Билл в муниципалитете графства Орандж, Дон – в частной инвестиционной компании. Пит был строительным рабочим.
Вот это были мои товарищи.
– Садись, – сказал Филипп. – Он подтянул стул и посмотрел на меня. – Голодный? Есть хочешь?
Я кивнул, садясь рядом с ним. До меня дошло, что я в самом деле хочу есть. Я же не поел во время ленча, а это... возбуждение вызвало у меня волчий аппетит. Но ни одна официантка не посмотрела в нашу сторону с того момента, как мы вошли.
