Нейтральная территория - страница 46

Почувствовав, что у него кружится голова, Гордон ухватился за косяк и тут только понял, над чем работал Мерсер, что он открыл. Мысли его неслись, обгоняя друг друга, формируя объяснения, и Гордон чувствовал себя так, словно сам переместился во времени. И тут же, как, бывает, приходят воспоминания, пришло ясное понимание всей этой загадочной истории, всей цепочки событий. Записи Мерсера свидетельствовали о его гениальности, одержимости — одержимости проблемой времени — и скрытности. Рода полагал, что эксперимент Мерсера не удался — ведь он погиб, когда произошел взрыв в лаборатории. Должно быть, и все так решили. Да, он погиб. Но эксперимент удался. Мерсер научился переноситься в будущее на пять лет, от силы на шесть — в тот период, когда Анне было уже двадцать шесть. Он путешествовал в будущее. И Гордон вдруг понял, что в письмах Анны вырезано его имя. Тут же всплыли в памяти несколько фраз из ее посланий. Анна упоминала японский подвесной мост на одной из его картин, цветы на подоконнике и даже солнце, исчезающее ближе к вечеру за зданием на противоположной стороне улицы.

Он подумал о Рода и целой армии агентов, разыскивающих бумаги Мерсера, которые были — или будут — спрятаны в самом надежном на Земле месте. В будущем. И сейф, где Анна их спрячет, — это его, Гордона, сейф. Он крепко зажмурился, почувствовав боль и горечь, которые, он знал, придут, когда Мерсер поймет, что его ждет смерть, что он уже мертв. Потому что для Мерсера не могло быть любви настолько сильной, чтобы заставить его бросить работу.

Гордон знал, что он и Анна будут вместе, что она будет взрослеть на его глазах, превращаясь в ту Анну, из писем. А когда через свою дверь во времени проникнет в их будущее Мерсер, он по-прежнему будет любить Анну, и ждать ее, и помогать справляться с болью после страшной утраты.

Рик кашлянул, и Гордон, отпустив дверной косяк, шагнул в студию. Анна заметила его и, уже не в силах сосредоточиться на работе, подняла взгляд. Глаза у нее были темно-голубые.

— Здравствуй, Анна.

Иззубренная голубая молния, разорвав катящиеся по небу красные тучи, оставила оранжево-желтый след, который через несколько секунд начал бледнеть и вскоре исчез совсем.

Тисон удивился. Что бы это могло быть? Обман зрения? Какое-нибудь атмосферное явление или же нестабильная химическая реакция, вызванная действием молнии?

Он устремил свое бестелесное «я» вперед, прямо к подножию отвесных черных утесов, величественно вздымающихся над бесконечными безликими песками.

Там, среди скал, затаилось нечто непонятное. Тисон чуял это нутром. То самое нечто, чье присутствие он ощущал и раньше в трех других местах. Тисон испытывал странную смесь любопытства и страха. Любопытство толкало его к скалам, и в то же время какая-то сила тянула назад. Сила, возрастающая по мере приближения к утесам. Он понял, что эта сила — страх.

Тисон испытывал страх и раньше, в трех последних Путешествиях. Там тоже он ощущал это нечто. И в Месте, где звезды висели над полями из твердой коричневой лавы; и в Месте, где над бесконечной, слепящей ледяной равниной сверкали десять огромных солнц; и в Месте, где росли деревья высотой в тысячу футов.

Страх возникал от неизвестности. Не страх неизвестности как таковой, нет — все Путешественники попадали в незнакомые Места, и еще никто не появлялся в одном и том же Месте дважды. Просто нечто было таким же чуждым и непонятным, как и сами Места, в которых оказывался Тисон. Когда он чувствовал, что нечто где-то здесь, рядом, его переполнял страх, ибо то, что ждало у черных скал, принадлежало реальности не больше, чем сам Тисон.

Мысленно стуча от страха зубами, которых не было, как, впрочем, не было и всего остального тела, Тисон еще ближе придвинулся к утесам. Когда он перемещался, желтый песок струился, будто под ногами идущего человека, хотя, находясь в Местах, Тисон никогда не имел ног. Казалось, его «я» неразрывно связано с телом, но ведь само тело оставалось далеко, очень далеко…

Он снова переместился в направлении утесов, двигаясь медленно, подобно лодке, плывущей не по воде, а по вязкому тягучему сиропу. Страх усиливался.