– Ты либо дурак, либо ищешь смерти, – хмуро не то шутит, не то говорит всерьез Клод Маунсьер, встречая Жана Мерло.
– От меня ушла жена, – пожимает плечами Мерло.
– Из-за нее? – спрашивает Клод Маунсьер, указывая взглядом на Глори.
– Из-за всего.
– Вот как? – Клод Маунсьер сверлит его несколько долгих минут тяжелым взглядом, затем неожиданно начинает как-то надтреснуто смеяться. – Чертовы журналисты! – ворчит он.
– Ты продашь нам а-лис или нет? – начинает злиться Глори.
Смех стихает. Мерло смотрит на Клода Маунсьера. «Любит ли Клод Глори? – думает он. – Любил ли он ее вообще когда-нибудь? А она его?» Вместе с этими мыслями приходят мрачные размышления о смерти. Не о собственной смерти, нет, а о смерти вообще. Особенно здесь, в этих пропитанных потом и сигаретным дымом стенах, с красной пилюлей а-лиса на языке.
Выдержать паузу. На столе два стакана воды. Глори запивает таблетку. Клод Маунсьер улыбается, смотрит на Мерло и ждет, когда тот проглотит пилюлю.
– Боишься? – спрашивает он.
– Не больше, чем нужно, – говорит Мерло и берет стакан с водой.
Маунсьер улыбается, включает нейронный модулятор. Специальных программ для а-лиса нет. Впрочем, после приема этих пилюль можно вообще не использовать программы. Лишь модулятор, который объединит сознания, остальное сделает ваш собственный мозг. Обо всем этом Мерло знает еще с тех времен, когда четыре года назад написал свою лучшую статью о пропавших детях.
Детектива, проводившего расследование, звали Хинда Соркин, и после вышедшей статьи она больше года преследовала Мерло, обещая свернуть ему шею. Ее коллега и любовник – детектив из отдела нравов Бобби Раст – заверил молодого журналиста, что ему нечего бояться и уж тем более не стоит обращаться с жалобами в участок.
– Она просто немного не в себе из-за пропавших детей, – объяснял он.
Именно от него Мерло и узнал о незаконном бизнесе Клода Маунсьера, узнал о том, что такое а-лис и в кого превращаются люди, подсевшие на этот новый наркотик. У Бобби Раста был низкий, глубокий голос, напоминавший голос Клода Маунсьера, и сейчас, глядя на бывшего мужа Глори, Мерло видел, что Бобби Раст и Клод Маунсьер каким-то странным образом объединились, став одним целым. Он попытался сказать об этом Клоду Маунсьеру, называя его именем знакомого детектива.
– Это а-лис, – сказал бывший муж Глори. – Постарайся не думать обо мне, не думать ни о чем плохом. Вспоминай детство. Не хочу, чтобы твои крики распугали посетителей.
– Вспоминать детство? – тупо переспросил Мерло, чувствуя, как каждая мысль набирает силу, становится способной материализовать себя.
Он закрыл глаза, но продолжил видеть. Все было реальным, но в то же время не имело ничего общего с реальностью. Десятки, сотни историй плыли и плыли по реке жизни, а Мерло стоял на берегу и чувствовал на своей коже тепло далекого солнца, свежесть летнего ветра, запах жимолости и полевых цветов. И был еще голос. Знакомый, доверительный. Голос друга из детства. Мэтью Колхаус.
Он сидел на огромном природном камне и рассказывал историю о своей забытой любви. Мерло знал эту историю и знал камень, на котором сидит старый друг. Камень, который в его крохотном родном городе превратили в памятник, посвятив предкам и борьбе за независимость. История о забытой любви и старый камень каким-то образом стали одним целым. Мерло смотрел на оставленные зубилом надписи на поверхности камня и представлял любовные шрамы, оставленные на разбитом сердце. Слова мемориальной таблички и слова прощаний сливались, уносясь в прошлое.
– Почему бы тебе просто не позвонить той девушке? – спрашивает Мерло.
– Позвонить? Она ведь прошлое.
– Тогда зачем вспоминать?
– Чтобы помнить. – Колхаус поднимает футболку и показывает ему превратившееся в камень сердце, на котором оставлены десятки неразборчивых надписей.
– Думаю, нужно позвонить, – говорит Мерло, увидев высеченный на камне телефонный номер.
– Зачем ты издеваешься надо мной? – спрашивает Колхаус.
– Почему издеваюсь? Когда от меня ушла жена, я ей звонил.
