- Ну, - я набрала больше воздуха, - для меня Лондон – это не Вестминстер, не знаменитый Биг-Бен, и не небоскребы со смешными названиями, типа «Огурец». И даже не город двухъярусных автобусов. Для меня Лондон – это наркотики, алкоголь и голод. Я выросла в Ист-Энде (прим. Ист-Энд – восточная часть Лондона, полная противоположность престижного Вест-Энда.), и это о многом говорит.
Стайлз остановился, и взгляд его стал стеклянным. Я подошла к нему и провела ладонью по холодному от мороза, лицу.
- Не нужно. Лондон – мой родной город. Я там выросла и стала той, кем являюсь сейчас. Просто не хочу туда возвращаться. Мне нравится Салем.
Он грустно улыбнулся, и поцеловал мою ладонь.
- Я полюбил наш мрачный городок с тех пор, как в нем появилась ты.
Я ошарашено, уставилась на Стайлза.
- Ты не говорил мне об этом.
- Зато говорю сейчас.
Он взял меня за руку, и мы продолжили прогулку.
- Ты всегда мне нравилась, Мадлен. Но ты даже не смотрела в мою сторону.
- Я не знала, какой ты. Думала, что ты – другой. Не такой…блин, думала, ты просто богатенький мальчик с огромными амбициями. И ты тоже не особо смотрел в мою сторону.
- Ошибаешься, - просто сказал он.
Выходит я ему нравилась с тех пор, как переехала?
- С четырнадцати лет? – спросила я вслух. – Я тебе нравлюсь с четырнадцати лет?
Он снова остановился и впился в меня взглядом. Его карие глаза в упор смотрели в мои.
- Да, Мадлен. Именно так.
- Но почему ты молчал?
- Я был дурак.
Какое-то время, мы молчим, все так же глядя друг другу в глаза.
- Ну, а я дура, - наконец, произношу я, - потому что не замечала этого.
После долгих уговоров, я все же соглашаюсь поесть в каком-то дорогом ресторане с итальянской кухней. Но после ризотто с тыквой, мы решаем больше не ходить в итальянские рестораны. Наевшись обычных наггетсов в Макдональдсе, мы отправились домой.
Этот день стал для меня таким важным, таким значимым, что просто не хочется это отпускать. Я так люблю Стайлза. Мы слушаем любимую музыку и переглядываемся по дороге. Ни у кого из нас нет слов, и я вижу в его глазах, то, что чувствую и хочу сама. Он съезжает с дороги, и проезжает несколько миль от трасы. Затем мы накидываемся друг на друга, и занимаемся любовью в машине. Так как я и хотела, еще до нашего первого раза.
Стайлз берет меня нежно и осторожно, будто я – самое хрупкое существо. Сегодня я в коротком синем платье, что облегчает нам задачу. Двигаясь на нем, я не отвожу глаз с этого идеального лица. Провожу большим пальцем по скулам, облизываю губы, и вдыхаю его аромат. Из его рта рвутся стоны, и эти стоны, одни из лучших на свете звуков.
После, когда мы просто целуемся, у Стайзла звонит телефон. Со стоном, освободив мои губы, он отвечает на звонок. Через минуту, его лицо меняется.
- Я понял, отец, - говорит он в трубку, - постараюсь.
Я не слышу, что ему говорит его папа, но, судя по тону и лицу Стайлза, ему это не особо это нравится.
Оставшуюся дорогу до дома, Стайлз молчит, когда я пытаюсь заговорить с ним, он старается отвечать, но его ответы получаются рассеянными. И я гадаю, что же могло испортить этот прекрасный день?
- Все в порядке, Стайлз?
Мы остановились возле моего дома. Я не смотрю на него, а разглядываю красные и синие огоньки, которые украшают веранду и крышу нашего дома. Мы с мамой потратили на это весь день.
- Да. Прости Мадлен. Прости, что стал таким. Просто отец сообщил, что завтра приезжают кое-какие родственники, и я должен быть дома. Мы впервые справляем Рождество дома и меня это не радует.
Меня удивляют его слова. Да что же у него за семья?
- Завтра Сочельник. Ты должен быть с семьей. С Ханной. Все хорошо, Стайлз. Мы не можем проводить вместе двадцать четыре часа в сутки.
- Но я хочу этого! – повышает он голос. – Я постараюсь выбраться, я приеду к тебе. Обещаю.
Он отстегивает ремень и тянется к моим губам.
- Ведь это Рождество. Какие у вас с мамой планы? – уже немного, расслабившись, спрашивает Стайлз.
- Мы просто проведем этот день дома. Приготовим ужин, посмотрим кучу фильмов. Главное, она будет дома в этом году.
