– Ты – девственница?
Вопрос сам соскочил с губ и потряс меня. Мне захотелось повернуть время вспять.
– Нет, – ответила она. – А ты – девственник?
– Нет, – соврал я, уверенный в том, что она не поверила.
– Сколько лет тебе было? – спросила она.
– Пятнадцать. А тебе?
– Четырнадцать.
Я услышал, как она резко вдохнула.
– Что ты делаешь? – спросил я.
– А как ты думаешь? – прошептала она.
Ее дыхание стало напряженным. Звук завораживал. Я напряг слух, чтобы слышать малейшие детали происходящего на другом конце провода.
– Потрогай себя, – сказала она с томностью в голосе, которой я раньше не слышал.
– Хорошо, – подчинился я, хотя уже сделал это.
– Что чувствуешь?
Что нужно ответить?
– Мне хорошо, – попытался я.
– Представь, что это моя рука.
Я уже был готов взорваться. Внезапно она тяжело задышала и потом еще долго приходила в себя.
– Я прикусила губу, – сказала она с фырканьем. – Думаю, там будет ранка.
Все кружилось перед глазами. Такого раньше я никогда не испытывал.
Наркодилер чем-то напоминает воробья своими близко посаженными глазками, острым носом и нервными движениями. Зачесанные назад волосы открывают его большой и бледный лоб. Он одет в длинное, черное пальто, которое развевается за ним как флаг. На тыльной стороне рук – по татуировке. Я показываю ему свой мобильный.
– Ты знаешь ее?
– Она мертва?
– Ты знаешь ее?
Он слабо улыбается и показывает кривые зубы.
– Ты же все еще отстранен, верно? Я могу тебе ни черта не рассказывать.
– Я снова на службе.
– Покажи тогда жетон.
Я оглядываюсь. Мы стоим на углу возле церкви Мариачуркан в районе Сёдермальм. Из близлежащих кондитерских доносится запах свежеиспеченного хлеба, в отдалении бурлит улица Хорнсгатан. День выдался погожим. Я делаю шаг ему навстречу.
– Сколько ты мне должен?
Улыбка слетает с его губ, и он смотрит на меня.
– Я не помню.
– Много, верно?
– Я все верну.
– Скажи мне то, что я хочу, и мы квиты.
Феликс – бывший доносчик. Несколько лет назад мы прекратили сотрудничество, потому что у него кончилась информация, и он был вынужден уехать за границу на какое-то время. По возвращении я предоставил ему возможность начать все с начала, и Феликс так и поступил, занимая деньги. Его вполне могли убить, и то, что он продолжал жить, само по себе было чудом, но такие крысы, как Феликс, обладали способностью выживать.
– Ты это серьезно?
– Серьезно.
Феликс рассеянно смотрит на экран телефона.
– Должно быть, важная птица?
Я подталкиваю его в тень церкви.
– Ты знаешь, как ее зовут?
Феликс облизывает кончиком языка уголок рта и смотрит на фотографию.
– Ребекка.
– А фамилия?
– Кажется, Симонссон. Или Саломонссон? – Он смотрит на меня. – Точно, Саломонссон. Ребекка Саломонссон. Это ее ведь убили в «Чапмансгордене», верно? Я читал в газетах.
– Откуда ты ее знаешь?
– Она была продавцом.
– Продавцом чего?
– А ты как думаешь?
– Все возможно, – сказал я.
Феликс удовлетворенно кивает.
– И то верно. Но Ребекка торговала наркотиками и сексом.
– Как случилось, что ты с ней знаком?
Он опускает взгляд, как будто взвешивая «за» и «против». На лбу появляются капли пота.
– Я знаю, выглядит паршиво, но, черт, клянусь тебе, Юнкер, это был не я.
– Рассказывай.
Он осматривается и припадает ко мне, сверкая широко раскрытыми глазами.
– Я снабжал ее товаром.
– И что ты имеешь в виду под словом «паршиво»?
– Я тебя не вывожу, и ты не делай этого, – вспыльчиво заявляет он, но снова собирается с мыслями. – Ты знаешь, что я имею в виду. Такое случается обычно по двум причинам. Или она кому-то должна была денег – и тогда под подозрение попадаю я, – или же была ненужным свидетелем. Но более вероятная причина – первая. И поэтому, – сказал он, вытаскивая сигарету из внутреннего кармана куртки, – для меня все выглядит довольно паршиво.
Я рассматриваю ботинки Феликса, пока тот прикуривает сигарету. Он носит «Конверс» на несколько размеров меньше, чем я. На несколько размеров меньше той обуви, отпечаток которой остался на полу «Чапмансгордена». У него, может, и другие ботинки имеются, но в этом я сомневаюсь.
– Хочешь? – спрашивает он, протягивая мне сигарету.
– У меня есть свои. Расскажи, что знаешь о ней.
