И даже потом, когда мы уже были хорошо знакомы, когда отношения стали довольно доверительными и непринужденными, магнетизм этот все равно чувствовался. При том что Павич был очень практичен, великолепно вел дела, умел отстаивать свои интересы перед издателями, любил вкусно поесть, очень хорошо одевался, прекрасно водил машину, играл в компьютерные игры, следил за новинками кино – все равно всегда оставалось впечатление, что параллельно он живет какой-то иной жизнью в каком-то ином мире. Или, по крайней мере, регулярно туда наведывается. И этот мир он постоянно достраивал, переустраивал, украшал, наслаждался им и с радостью давал возможность побывать в нем и другим – нам, читателям.
Потом, а это потом длилось двадцать лет, мы встречались еще то в Белграде, то в Москве, куда он приезжал уже со второй женой, Ясминой Михайлович, тоже писателем (в ее книгах, кстати, с большой наблюдательностью описаны некоторые обстоятельства их визитов в Россию). И эти встречи всегда были радостью. Он любил и умел радовать других людей, любил показать какое-нибудь особенное здание в Белграде, поделиться интересной мыслью, угостить необычным блюдом, познакомить с новым талантливым автором (так, он подарил русским читателям счастье встречи с прозаиком Гораном Петровичем, когда порекомендовал его книгу журналу «Иностранная литература»). Так что Милорад Павич, который самого себя определял как «человека пишущего» и «человека играющего», был, несомненно, еще и «человеком радующимся». Жизнь была к нему щедра, но и он был очень благодарным ее сыном.
Должно быть, такое радостно-благодарное отношение к жизни у него складывалось с самого детства, потому что, когда смотришь на его детские фотографии, сразу видно, что это мальчик, которого любят и воспитывают ответственно, то есть разумно и доброжелательно. Для меня эти фотографии самые пронзительные – на них изображен подросток, который несомненно и непоколебимо ориентирован на добро. Кстати, о фотографиях. Я никогда не видела ни одной фотографии, где были бы Милорад и я. Мне кажется, что это тоже не случайно.
Последний раз мы встречались весной 2009 года, в Белграде. К Павичу приехал директор «Амфоры» Олег Седов подписать договор на издание собрания сочинений, ну и меня пригласил с собой, чтобы гарантировать полное понимание сторон во время переговоров. Милорад был вполне бодр, ласков, мил, как всегда невероятно элегантен, только ходить ему было трудно, болели ноги, осенью он собирался оперировать суставы и надеялся опять стать совсем молодцом. Сидели в огромном и очень уютном кабинете академика Павича на третьем этаже здания Сербской академии наук. Сидели долго, Павич держался твердо, но был очень доброжелателен, на кофейном столике нас всех ждали бокалы и бутылка «Хеннесси», к которой мы договорились не прикасаться, пока договор не будет подписан. Вроде как для мотивации.
После того как дело было сделано, мы еще долго наслаждались коньяком, обсуждали предстоящий приезд Милорада в Москву, летом, на открытие его бюста в атрии Библиотеки иностранной литературы, Павич с нежностью рассказывал про внучку, расспрашивал Олега о его детях, потом пригласил нас в ресторан «Вук», неподалеку от Академии. После обеда пошла проводить Павича, по дороге он предложил зайти на выставку, посвященную одному сербскому астроному, мы как раз мимо проходили. Зашли, и когда Павич заговорил о планетах, кометах, звездах, Вселенной, то карты и схемы, висевшие по стенам, сделанные из папье-маше модели небесных тел, скрипящие конструкции, изображающие их взаимное расположение и движение, короче говоря, весь этот хлам, который всегда оставлял меня совершенно равнодушной и никак не соотносился с великолепием звездного неба, вдруг ожил, заискрился, обрел бездонную глубину и безграничность.
На следующее утро он позвонил, как мы и договаривались, и предложил немного погулять по центру Белграда. Но ходить ему все-таки было тяжело, так что мы просто посидели за чаем в уютном кафе под тихую классическую музыку неподалеку от его дома. Ни о чем серьезном не говорили, так, перебирали общих знакомых, новые книги, планы на лето. Когда мы вышли, Павич как-то очень твердо сказал, что провожать его не надо. Обнялись, поцеловались – до встречи в Москве, до встречи. Я долго стояла и смотрела на его медленно удаляющуюся вниз по улице фигуру, смотрела до тех пор, пока он не исчез из виду.
